Олег Матвейчев - Повелительное наклонение истории

В философии это означает, что область метафизики (того, что находится над природой) перемещается из области божественного в область общественного, в область истории, политики. Собственно метафизика — это и есть общество. Оно сверх природы. Это все открывает область «политической онтологии». Философия, онтология теперь неизбежно становятся историчными и политичными.

Человек-субъект утверждает свою самость повсюду: он сам теперь выбирает себе не только Родину и проч., но время смерти, и даже выбирает себе пол (например, в современных концепциях эвтаназии и транссексуальности).

Но является ли каждый встречный уже сразу и субъектом? Можно ли считать субъектами представителей нецивилизованных народов и традиционных обществ, коль скоро они тоже обладают мышлением? Почему в прежние времена люди, будучи так же мыслящими, не были субъектами и не строили свою жизнь так, как предписывают законы Нового времени, то есть на основах рынка, демократии и проч.?

Философы отвечают, что субъектами все являлись потенциально, потому что не знали, что они субъекты и не волили свою субъективность как свою сущность, сознательно и радикально. Поэтому и в прежние времена были элементы рынка, демократии, культурного и технического новаторства, только случайным, а не закономерным образом. А теперь все поставлено на твердую основу: человек знает себя и сознательно хочет быть тем, что он есть. Различить же потенциального и реального субъекта очень просто. Картезианец Б. Спиноза так определяет субъекта: он есть «causa sui», «причина самого себя». Он не может быть ничем определен. Спиноза говорил об идеальном и совершенном субъекте, Боге, но в этом определении уже звучит позднее американское «self-made man», нам более понятное.

Позвольте, но ведь каждый человек определен, то есть ограничен множеством разных феноменов: своей физиологией, местом своего рождения, временем, исторической ситуацией, родителями, религией, традицией, культурой, половой принадлежностью, классовой принадлежностью, воспитанием, национальностью… Все это определилось ДО него и БЕЗ него, поэтому он не может быть «причиной» этих определений…. Как же быть?

Всему этому объявляется решительный бой. Все это должно быть пересмотрено, переудостоверено субъектом. Если субъект считает что-то неразумным, он имеет право выбросить это на помойку истории. И даже если субъект что-то находит полезным для себя, то принятое им должно быть принято свободно, собственным выбором.

Доходит до парадоксов. Например, нельзя носить хиджаб просто потому, что так делали матери и прабабки, но можно, если это собственный выбор. Поэтому подозрительно, когда хиджабы носят арабы (и прогрессивные европейцы выступают против этого), и похвально, когда эти же хиджабы носят европейцы, принявшие ислам, или же просто европейские мусульмане (и вот тут-то прогрессивный политкорректный европеец не борется с хиджабом, а борется с тем, кто неполиткорректно заставляет мусульманина его снять).

Свою актуальную субъектность человек должен доказать. Но лучше всего показать и доказать он ее может только одним способом, который сразу же делится на два жеста: во-первых, показать свою независимость от старого, через ревизию традиции, во-вторых, показать свою способность творить новое!

Новое! Новое становится настоящей религией. Именно поэтому время становится Новым временем, модерном. Господство «новостей», нужных только для того, чтобы сообщать о действиях субъектов (тех, кто делает «новое» и «новости», ньюсмейкеры), и господство СМИ, которые новости добывают, передают и разносят, — есть атрибут Нового времени и продукт революции, совершенной Декартом.

С Нового времени начинается различие традиционных и инновационных обществ. В отличие от традиционного общества, где всякого новатора ждало или порицание или, например, смерть (представьте: какой-то дурень решил сеять пшеницу не как деды сеяли, а по-новому… можно ли подвергать риску всю общину?), в обществе модерна инновациям не сопротивляются, их приветствуют, о них много говорят. Традиционное общество держалось на том, чтобы противостоять инновациям или адаптировать их. Если традиционное общество сталкивалось с тем, что оно не могло переварить, оно гибло, распадалось. Общества, которые научились принимать инновации и даже делать их своей стихией, — есть общества модерна и они являются лидерами мирового порядка, истории, прогресса.

Благодаря инновациям удалось решить многие проблемы традиционных обществ: мы победили множество болезней, эпидемии теперь не выкашивают до трети населения стран, инновации сократили детскую смертность, население Земли теперь растет огромными темпами. Инновации увеличили производительность труда, и это позволяет хоть как-то прокормить такое население, что прежде было бы немыслимо. Инновации обеспечили доступ большому количеству людей к образованию, к сокровищницам культуры, науки и техники. Инновации освободили массы людей и обеспечили им политическое участие, реализацию их прав и свобод. Инновации сделали мир удобным, комфортным за счет различных, невиданных ранее вещей.

Да, есть еще голод, экологические проблемы, не все люди умеют читать, не все обеспечены медицинской помощью и удобными вещами… Но это, говорят поклонники модерна, не от инноваций, а от их недостатка. Обновление техники решит экологические проблемы, инновации в сфере биоинженерии и экономики помогут накормить людей, инновации в СМИ и коммуникациях обеспечат образование, а в медицине обеспечат продление жизни…

Однако мы видим тенденцию сокращения инноваций. 30 лет назад философ О. Тоффлер написал книгу «Футурошок», где прогнозировал новую болезнь, с которой столкнутся люди в результате стремительного наступления будущего, постоянного стресса и смены образа жизни. Философ ошибся. Сознание людей может заблуждаться насчет прогресса, но отсутствие серьезных мутаций человека говорит о том, что «организм не обманешь». Да, есть много чудаков, принимающих «новый улучшенный шампунь» за прогресс, новую версию Windows за инновации, а «оранжевую» революцию за всемирно-историческое событие, но в реальности мы должны констатировать: все эти улучшения и «новости» — лишь имитация новаторства.

И ровно так же обстоит дело во всех сферах жизни. Техника и производство стагнируют. Огромное количество патентов скуплено на корню транснациональными корпорациями и не запускается в производство, потому что еще не отбились инвестиции, вложенные в старые технические проекты. Капитализм тормозит прогресс, как это делал социализм. Крупная экономика давно уже плановая, просто индикативные ориентиры устанавливают другие институты, а не Госплан.