Газета Завтра Газета - Газета Завтра 924 (31 2011)

Но вот сейчас люди действительно всего боятся: разного рода бесчисленных аварий, катастроф, пожаров, наводнений, заказных убийств, сексуальных маньяков, возродившихся страшных болезней и даже исчезнувшей было саранчи, непарного шелкопряда, уничтожающего леса... Правители, от которых Вы получили в 2006 году премию "Россиянин года", превратили нашу родину в страну повального страха и перманентного траура. Вот, действительно, все боятся всего, даже милиции.

Но были в Советское время люди, которые всю жизнь дрожали от страха? Да, были. Это антисоветчики, ненавидевшие и власть, и народ. Примеры? Да вот хотя бы тот же Бенедикт Сарнов. Это весьма плодовитый ёрник, но в данном случае может служить образцом. Он сам пишет о своем пожизненном личном страхе, но распространяет его на всю страну, на весь народ.

Странно было прочитать у Вас и о "кровавом "деле врачей". Да, было в 1953 году такое "дело", но почему "кровавое"? Евтушенко — во всём всегда первый! — тогда же написал гневный стишок об этих врачах:

Пусть Горький другими был убит, —

убили, кажется, эти же...

Однако все 28 врачей, находившиеся тогда под следствием, через два с половиной месяца были объявлены невиновными. Никого не расстреляли, не посадили, не сослали, даже не оштрафовали. Но это не помешало помянутому Сарнову в его полоумном страхе рисовать такую картину задуманного властью финала "дела врачей": "Осуждённых должны были повесить на Красной площади, после чего по всей стране прокатилась бы волна еврейских погромов. И тогда, спасая уцелевших евреев от справедливого гнева народа, их сослали бы в места отдалённые, где уже строились для них бараки". Эту картиночку он таскает из книги в книгу. Ей-богу, может дотаскаться до персонального барака.

И всё же, Владимир Теодорович, действительно, есть некоторые основания упомянуть тут пролитую кровь. Дело в том, что, как писал Вадим Кожинов, пять наиболее известных и высокопоставленных врачей из этих 28-ми, а именно В.Н.Виноградов, М.С.Вовси, Э.М.Гельштейн, В.Ф.Зеленин и Б.Б.Коган в 1937 году обвинили видного врача Д.Д.Плетнёва во вредительских методах лечения Горького, и тот был приговорён к 25 годам лишения свободы, а в сентябре 1941 года его расстреляли. Если Вы имели в виду кровь Плетнёва на совести этих пяти, то правы, и я с Вами согласен, но, кажется, Вы думали совсем о другом — о том, к чему толкали стихи Евтушенко.

По поводу книги Волкова "Диалоги с Иосифом Бродским" Вы пишете, что для Вас лично это — "современный аналог разговоров Гёте с Эккерманом". Извините, маэстро, но для меня лично Бродский не совсем "аналог" Гёте, что, разумеется, не может поколебать Вашей уверенности.

И еще кое-что о слезах: "Когда объявили о смерти Сталина, вся наши школа плакала, я тоже пришёл домой в слезах". Это понятно, вся страна скорбела. Но ваша мама вдруг сказала Вам: "Слава Богу!.." Да, были такие и мамы и папы. Лев Разгон, например, писал, что даже устроил пиршество по этому поводу. А вот что записал в дневнике знаменитый кинорежиссер Андрей Тарковский в день смерти Мао Цзедуна: "Пустячок, а приятно" ("РГ", 2008.02.21). Спрашивается, что он Гекубе, что ему Гекуба? В моём дневнике, который я вёл на фронте, нет подобной записи даже 30 апреля, когда мы узнали о самоубийстве Гитлера.

И последнее. Вы пишете: "За границей, после того, как продирижируешь какую-нибудь из симфоний Шостаковича, тебе иногда говорят: "Beautiful!" В такие моменты я готов с горя провалиться в канализационный люк. Шостакович оставил нам свою кровоточащую музыку, и музыканты, исполняя её, оставляют на сцене капли своей крови. Причём здесь "Вeautiful!"?" "Право, всё это уж слишком велеречиво — от обильной крови, заливающей всю сцену, до зловонного люка. Изображать Советское время непроглядно кровавой эпохой, а Шостаковича зеркалом кровавой эпохи — разве Вы этого хотели, Владимир Теодорович? И потом, что же, за границей, по-Вашему, совершенно не понимают Шостаковича?

Так вот, да, Volkov мало известен, но Вас-то знает вся страна, весь мир. Вы не только лауреат Государственной премии СССР, но и кавалер французского ордена Почётного легиона, на Вашей груди Золотая медаль Моцарта, Ваш авторитет в музыке непререкаем. И я перешагнул через все частные несогласия с Вами, которые упомянул. Действительно, как можно не прочитать книгу, которой восхищается такой человек?

Тем более, Вы пишете, что впервые увидели Шостаковича, когда Вам было десять лет. А я — летом 1942 года, когда был в Колонном зале на первом в Москве исполнении гениальной Седьмой симфонии. У меня до сих пор хранится программа того концерта. И помню тогда же появившуюся статью Алексея Толстого о симфонии, которому вышедший на сцену композитор показался похожим на "злого мальчика"...

Отложив всё, я, Владимир Тедорович, углубился в чтение прославленной Вами книги Соломона Волкова "Шостакович и Сталин". Правда, сразу бросилось в глаза обилие безымянных персонажей и источников: "Один из приятелей Эйзенштейна", "один профессор в США", "один певец Большого театра", "одна пожилая ленинградка", "один чиновник" и т.д. Это напомнило мне несправедливо забытый "Архипелаг". Там то же самое: "Один узбек", "две комсомолки", "одноглазый сторож", "хитрый плотник" и т.д. без конца. Разумеется, это несколько подрывает доверие к сочинению.

Но, тем не менее, перед моим изумленным взором засверкали перлы и диаманты ума, эрудиции, тонкого вкуса. Передо мной открылись новые горизонты там, где этого меньше всего ожидал, я увидел то, что должен был знать, но, к стыду своему, не знал, не ведал и не подозревал.

Даже не знаю, с чего начать перечисление радостных открытий... Ну, что ж, по своей советской замшелости начну с классиков марксизма, с самого Маркса. Что у Волкова о нём? Вот! Чуть не двести лет мы повторяли его слова: "Религия — опиум народа". Ничего подобного! — объявил Ваш друг Соломон. — Религия опиум ДЛЯ народа". То есть, не сам народ породил религию, а кто-то придумал её, изобрёл и сунул ему. Это же совсем другое дело. Новаторство! Вклад в сокровищницу!

А что о другом классике — о Ленине? "Это был человечек, неказистый и простецкий". Таким, говорит, впервые увидел его Сталин. "Есть все основания полагать, — уверяет Ваш проницательный друг, — что именно тогда Сталин понял, что он, тоже маленький, невзрачный человечек, может стать великим вождём". Тем более, что он был повыше Ленина — 174 сантиметра. Интересно, а с чего, допустим, Наполеон, который тоже был невысокого роста, решил, что может стать императором? Не исключено, что после того, как Людовику ХVI отрубили голову, и он стал ниже Бонапарта.

Итак, человечек №1 и человечек №2. Как Вы думаете, Владимир Теодорович, если бы Волков жил в России, назвал бы он невзрачным человечком ещё и президента Медведева, рост которого тоже весьма невелик? Впрочем, отвечать не обязательно. Лучше посмотрим, что ещё пишет Ваш подопечный о Сталине, сперва — о его внешности: "На меня из полумрака выдвинулся человек, похожий на краба. Человек-карлик, похожий на двенадцатилетнего мальчика, но с большим старообразным лицом". Ваш протеже уверяет, что именно так описывал Сталина поэт Пастернак. Вот оно что! Выходит, как лицемерил-то поэт, когда писал о нём же: