Газета Завтра Газета - Газета Завтра 932 (39 2011)

Я не собираюсь ругать Vincent'а, как сделали это многие из "профессиональных зрителей", мне было комфортно смотреть и слушать. Более того, я вижу в данном проекте в среднесрочной перспективе будущее русского балета. Поскольку спектакль оформил и легитимировал то, что еще недавно считалось курьезом.

Споры вокруг современного балетного языка не утихают. "Школу" поспешно похоронили вместе с классической латынью. В одной из дискуссий о формотворчестве в танцевальном театре профессор Михаил Александрович Смондырев, балетоман с весьма серьезным образованием и недюжинным интеллектом, допустил методологическую неточность, когда сказал, что классический балет мертв в том смысле, как мертва латынь, книги на которой есть, но читать их некому. С балетом иначе: читатель (зритель) есть, и он жаждет "танцевальной латыни", но вот писатель (хореограф) не спешит осваивать трудный язык.

Зритель же, как и раньше, ждет одного: красивых декораций и костюмов, историй про людей, лучше всего, знаменитых. Разброс есть: кто интереснее — авиатор Нестеров или художник Нестеров? Вопрос решает мода, которая социальна. Видимо, Ван Гог вызывает больше почтительных чувств, чем Чарли Чаплин, под которого денег не нашлось, а кассовый сбор предвиделся сомнительным.

Мы увидели продолжение линии, которую успешно начал в Челябинском оперном театре Констатнин Уральский: жизнь художника в современном хореографическом изложении на оригинальную музыку. Тогда балет "El mundo de Гойя" остался известен лишь специалистам да еще тем, кто присудил Госпремию его создателям. Теперь Vincent предлагает "народный продукт".

Правильно, Александрова и Янин — это не провинциальные звезды, пусть даже и выдающихся достоинств. Они ставят печать: годен. Теперь балеты о художниках в театральном декоре со специально созданной музыкой должны стать нормой. Если мы правильно отнесемся к произведению Vincent, если не отвергнем его на основании критерия "нравится — не нравится".

Отвергать же есть за что. Прежде всего за то, что это — менее всего балет. Даже совсем не балет, если честно. Это — выступление струнного квартета и фортепиано в сопровождении "шоу".

Замысел красив. Задолго до показа симпатичные девочки ловили меня на улице за рукав и вручали рекламные листовки, стильно оформленные под стершиеся фото, сопровождаемые старой лексикой в дореформенной орфографии. Не клюнуть на такой крючок было нельзя. Впрочем, я бы все равно пошел: блистательная Александрова относится к моим любимейшим балеринам. Я и сел в результате в зале простым зрителем, купившим билет за деньги. Не большие, но и не малые — тут с чем сравнишь. В Большом подобные места раз в пять дешевле, зато, скажем так, не-подобные — раз в десять дороже. Мне все показалось справедливым, а цена моего билета идеальной: чуть ниже — демпинг, чуть выше — грабеж. Но, повторяю, я мерил масштабами своего кошелька. Были в зале люди побогаче. Однако кассу, повторю, не делали ни мы, ни они. Почему?

Затраты на спектакль бросались в глаза: он был невероятно хорош визуально! С огромным вкусом была воспроизведена объемная декорация комнаты Ван Гога, решенная в искаженной перспективе, на заднике помещались репродукции двадцати полотен художника, прекрасным дополнением декораций были музыканты. Они не были фундирующей базой спектакля, как это свойственно кордебалету в хорошо продуманной хореографии, но какую-то роль играли: хотя бы актеров миманса. Главным достоинством мимического струнного квартета, однако, осталась музыка. Написанная в том стиле, который неотличим от общего массива звуков ХХ века, она не обладала какой-либо индивидуальностью, но имела свойства качественного продукта. Она была способна рождать те или иные эмоционально окрашенные состояния души. Она слушалась — и на том спасибо. Без шуток: музыка была безликой, но качественной, она реальна в виде отдельного продукта. Я слушал с интересом, напеть ее не возьмусь, но "посидеть на ней" в зале еще — с удовольствием.

Восхитительно несовременным выглядел танец Александровой — она предпочла пуанты полупальцам, классическую устремленность ввысь сиюминутно актуальным пластунским упражнениям. Уже этого хватило бы для полноценного вызова, про зрительскую любовь не говорю.

Мария Александрова вовлекла нас в пространство danse nobile. Расположение фигурантов и декораций на сцене возвращало самому благородному танцу его изначальное свойство: частного развлечения господ. С "живыми" музыкантами и паркетом.

Продукт мог быть назван идеальным, присутствуй в нем хоть какая-то обдуманная хореография. Нет, автора танцев продюсер благоразумно скрыл под стильным "Iоганнъ Доу", в котором мы легко узнали нашего старого знакомца Васю Пупкина, всемирно известного под своим англизированным псевдонимом Джон Доу.

Исполнение ролей (оживающих картин художника) оказалось, впрочем, на высоте даже при той невнятности и "сборности" танцев, которая царила на сцене. Александрова, менее всего артистка психологического театра, была адекватна живописи Ван Гога. Она — Мария — балетна в изначальном смысле: она работает для галерки, пишет широким мазком, некоторая грубость кисти хороша и сама по себе, и — особенно! — в применении к Ван Гогу.

Искавший психологизм Геннадий Янин был менее убедителен в роли тяжелого депрессивного психопата, отрезающего себе время от времени уши. Хотя и к этому артисту претензий в целом нет.

Спектакль вообще оказался хорош, но, к сожалению, не стал балетом — это только указатель на будущие произведения искусства, направляющая путь стрелка. Что важно! Поймем это — увидим, что все недостатки Vincent'а суть его сила. Балет в нынешних условиях должен быть в меру халтурным, популярным по составу звезд, слегка скандальным, обращенным к архаике, отдающим дешевым снобизмом, жадным до денег, скупым на "поделиться", но совершенно авантюрным по замыслу, наглым! Все это — само наше время, его буржуазная деловитость. На "зале" много не заработаешь, пойти на поводу публики — гибель.

Резюме: идея отличная, воплощение оставляет желать лучшего.

Выход видится один, и пусть продюсер проекта воспримет его как рекомендацию: не стоит экономить на булавках.

Пример.

Буклет спектакля имеет форму старой газеты. Просмотрев только первую и последнюю полосы, я нашел три ошибки правописания: "послЕднiй", "помЕняетъ" и "АлексЕй" пишутся через "ять" в выделенных местах, это легко проверить. Зато "Её исполнитъ" радует: авторы текста способны отличить винительный падеж от родительного, вот только символ "ё" к русскому языку отношения не имеет.

Мелочи? Ничуть — режим экономии. На корректоре, как, надо думать, и на хореографе. И это — главный недостаток проекта, заявленного балетным.