Борис Сопельняк - Голгофа XX века. Том 1

А тем временем в городе Новониколаевске (ныне Новосибирск) был сформирован Чрезвычайный революционный трибунал во главе со старым большевиком Опариным. Общественным обвинителем назначили Емельяна Ярославского, а защитником — бывшего присяжного поверенного Боголюбова.

Суд на бароном состоялся 15 сентября 1921 года в здании загородного театра, известного публике под названием «Сосновка». Желающих посмотреть на барона было так много, что билетов на всех не хватило и у подъезда собралась огромная толпа.

В одном из архивов мне удалось разыскать полуистлевший экземпляр газеты «Советская Сибирь», в которой опубликован довольно подробный репортаж об этом диковинном событии. Коли учесть, что автором репортажа был будущий посол СССР в Великобритании, а затем заместитель наркома иностранных дел Иван Майский, думаю, что стоит привести хотя бы небольшой отрывок из этого репортажа.

«Узкое, длинное помещение «Сосновки» залито темным, сдержанно-взволнованным морем людей. Скамьи набиты битком, стоят в проходах, в ложах и за ложами.

Все войти не могут, за стенами шум, недовольный ропот. Душно и тесно. Лампы горят слабо. Возбуждение зрителей понятно, ведь перед ними сейчас пройдет не фарс, не скорбно-унылая пьеса Островского, а кусочек захватывающей исторической драмы.

За столом, покрытым красным сукном, сидит Чрезвычайный революционный трибунал. Ни расшитых галунами мундиров, ни холеных ногтей, ни сияющих, тщательно промытых лысин. Все просто и сурово: обветренные лица, мозолистые руки, крепкие, мускулистые груди, кожаная куртка, бараний тулуп, высокие сапоги. Такова высшая власть, призванная быть верховным судьей. Это — власть настоящего, и она должна произнести приговор над властью прошлого, последний эпигон которой занимает место на помосте впереди трибунала.

Унгерн высок и тонок. Волосы у него белокурые и густо обрамляют его небольшое, малоподвижное лицо. Длинные усы свесились книзу. На голове — небольшой хохолок. Одет он в желтый монгольский халат, сильно потертый и истрепанный, и в монгольские ичиги, перевязанные ремнем. Поверх халата на плечах генеральские погоны с буквами «А. С.» (Атаман Семенов) и Георгиевский крест на левой стороне груди. На всей фигуре белогвардейского атамана, на его позе, жестах, словах, выражении лица лежит какой-то отпечаток вялости и пассивности. И, глядя на него, невольно задаешь себе вопрос: как мог он командовать партизанской армией? Как мог быть знаменитым вождем многих сотен и тысяч людей?

Но моментами, когда он поднимает лицо, из его глаз нет-нет да и сверкнет такой взгляд, что становится жутко».

Судебное заседание открылось ровно в 12 дня. Началось оно с того, что Опарин зачитал обвинительное заключение. Текст этого документа сохранился и не привести его просто нельзя, так будет непонятно, в чем именно обвинялся барон.

«Следствием установлено, что Унгерн являлся проводником части панмонгольского плана, выдвигаемого Японией как одно из средств борьбы с Советской Россией. С этой целью Унгерн вступил в сношения со всеми выдающимися монархическими кругами и правительствами Китая, Монголии, составлял и рассылал письма и воззвания к отдельным главарям белогвардейских отрядов…

Заняв Ургу, в мае 1921 года Унгерн повел наступление на Советскую Россию и на Дальне-Восточную республику. При наступлении войсками Унгерна в отношении населения Советской России применялись методы поголовного вырезания, вплоть до детей, которые, по заявлению Унгерна, вырезались на тот случай, чтобы не оставалось «хвостов».

В отношении большевиков и «красных» Унгерном применялись все виды пыток: размалывание в мельницах, битье палками по монгольскому способу (мясо отставало от костей и в таком виде человек некоторое время продолжал жить), сажание на лед, на раскаленную крышу и т. д.

Ввиду вышеизложенного, постановлением Сибревкома от 12 сентября сего года барон Унгерн предается суду Ревтрибунала Сибири по обвинению:

1. В проведении захватнических планов Японии.

2. В организации свержения Советской власти в России с восстановлением монархии, причем на престол предполагалось посадить Михаила Романова.

3. В зверских массовых убийствах крестьян и рабочих, коммунистов и советских работников, евреев, которые вырезались поголовно, а также в вырезании детей и революционных китайцев.

Затем начался допрос подсудимого. Унгерна спрашивали, к какой он принадлежит партии, какой имеет чин, состоял ли под судом до революции, сколько лет насчитывает его род и пр. и т. п. Всего ему было задано сорок восемь вопросов, но суд, как нетрудно понять, больше всего интересовали ответы на два самых главных.

— Какова суть вашей программы? — поинтересовался председательствующий.

— Вырезать евреев, посадить на престол Михаила Романова, который вместе с аристократией должен править народом. Землю возвратить дворянству, — сверкнув тем самым жутким взглядом, ответил Унгерн.

— Признаете ли вы себя виновным по всем пунктам обвинения?

— Да, за исключением одного — моей связи с Японией.

А что же будущий член ЦК ВКП(б) и депутат Верховного Совет СССР Емельян Ярославский, что сказал он? Партийный трибун остался верен себе. Прежде всего, он пригвоздил к позорному столбу дворянство.

«Приговор, который сегодня будут вынесен, должен прозвучать как смертный приговор над всеми дворянами, — заявил Ярославский, — которые пытаются поднять свою руку против власти рабочих и крестьян. Что можно сказать в защиту барона Унгерна? — вопрошал общественный обвинитель. — Лично он — просто несчастный человек, вбивший себе в голову, что он спаситель и восстановитель монархии, что на него возложена историческая миссия. Мы знаем, что история ставила над нами таких же людей, с теми же самыми свойствами, какие есть у барона Унгерна, которые царствовали над нами.

Мы знаем, что в среде Романовых было немало людей, которые были неуравновешенными и душевно больными, но мы знаем и другое. Мы знаем, что все дворянство, с исторической точки зрения, является совершенной ненормальностью, что это отживший класс, что это больной нарыв на теле народа, который должен быть срезан. Ваш приговор должен этот нарыв срезать! А все бароны, где бы они ни были, должны знать, что их постигнет участь барона Унгерна».

Сорвав аплодисменты, под одобрительный гул толпы Ярославский удалился на свое место, а к трибуне подошел защитник. Умница Боголюбов прекрасно понимал суть происходящего и свою речь построил не на защите Унгерна, а на подыгрывании обвинительному запалу.

«И судебное следствие, и обвинитель совершенно правильно отметили, — начал он, — что Унгерн как политический деятель абсолютно ничего собой не представляет. Он ничтожество… Его больной фанатизм, подогреваемый религиозно-мистическими представлениями о добре и зле, подвигнул барона на целый ряд ужасных убийств при посредстве своих соратников.