Владимир Киршин - Частная жизнь

В 1975 году впервые крутанули по телеку «Иронию судьбы или С легким паром!» в новогоднюю ночь. И с тех пор – каждый год, как пластинку заело. Символ той нашей жизни: пластинку заело – по «Иронии судьбы».

У Брежнева – юбилей, в декабре будет 70! Страна очумела от счастья, ликованье прибывало с каждым днем, мы все умрем от счастья в декабре! По телевизору показывали: простая женщина у себя на грядке вырастила розу и дала ей имя – «Борец за мир Леонид Ильич Брежнев» – розе! Салтыков-Щедрин встал из гроба, глянул на этот шизняк – плюнул и помер снова, отныне навсегда – кому он здесь нужен.

Дак ить все нормальные люди в подполье жили, как их увидишь? Писали книги «в стол», картины «в чулан», фильмы снимали «для полки». Я, кстати, тогда на кино запал – любительской камерой снял в 1976 году нечто невероятное под названием «Novy Horizont» – свои ассоциации на музыку польской джаз-рок-группы «SBB» (4 мин, ч/б, 8 мм), смонтированные как коллаж. Через пять лет этот жанр пришел на советское телевидение с Запада под названием – клип. Еще через десять лет стартовала клип-индустрия, и к концу века уже сложилось клип-мышление – люди и не заметили, как стали мыслить иначе… А тогда кино мое выглядело до крайности странным, ко мне домой стали приходить такие же странные люди, чтобы посмотреть. Мы были молодые и нескучные, сидели до утра – острили в клиповой манере, пили, пели. Строили безумные планы, с безумной надеждой принимались их воплощать… Кто-то воплотил и прославился, кто-то помер… В 76-ом еще все были живы.

Новый комсомольский почин – возрождение агитбригад. Это была такая форма самодеятельности – театрализованная якобы сатира. На всех предприятиях новые «синеблузники» высмеивали местные недостатки: пьяниц, прогульщиков, несунов. Ерничали на тему загнивающих бедолаг-империалистов и блудных сыновей советской страны – диссидентов. Это называлось – политическая сатира, очень поощрялось сверху. В рамках смотров агитбригад пели «Белфаст» – песню протеста малоизвестной пока группы «Boney M», этакая суровая отповедь экстремизму в стиле диско. То и дело врубали рок – потом вешали лапшу кураторам, что рок – негритянская народная музыка. Вообще, сплошь и рядом держали пальцы крестиком и протаскивали под шумок всякие «вредные» идеи.

Студенты оттягивались на своих смотрах. Самые популярные концерты в ту пору были у филфака ПГУ: в переполненный зал не попасть, духоту взрывали бури аплодисментов. На «Студенческой весне-76» филологи разыгрались не в меру – устроили капустник из пьесы Горького «На дне», наговорили двусмысленностей про нашу жизнь. Дух захватывало от намеков: Актер читал стихи про уточек, коих поднимает упадничество на эпической волне; Клещ дразнил жюри красной рубахой; а Настенка-проститутка звала всех на БАМ. Ребята просто пошутили, но органы рассвирепели всерьез – всем влетело по первое число, а педагогам – по сто тридцать первое. Один из них вместо степени доктора получил инфаркт.

Закат живой музыки на танцплощадках. Гитарное десятилетие кончилось, началась эпоха дискотек. Помню первую дискотеку в ППИ: гремит музыка из магнитофона, мигает цветной фонарь, двадцать человек стоят в пустом зале и смотрят с недоумением на сцену – там пляшет ведущий, или как он велит себя называть – «диск-жокей». Сбоку поднос с сушками. На экране – мультфильм про Парасольку. Задание публике: грызть сушки, смотреть мульт и танцевать – все одновременно. Впечатление ужасное. Ведущий остался публикой недоволен: дураки какие-то, в Москве давно уже дискотеки, а у нас всё какое-то болото…

Но скоро, в считанные месяцы, и у нас завертелись дискотеки не хуже столичных. Живые гитаристы разбрелись по кабакам. Электрогитара из культового объекта превратилась просто в музыкальный инструмент. Случайные люди схлынули, а самые преданные «рыцари медиатора» стали сочинять свою музыку, строить свой гордый антимир. Поднялась волна советского рока – мощная не-музыка: истовая, искренняя, мусорная, злая. В жестком ритме хрипели придушенно:

Подпольная запись, не знаю чья. Моя. Следующие 15 трагических и прекрасных лет советского рока вылились на турбину шоу-бизнеса, вся их энергия благополучно ушла в баксы…

Мощная не-поэзия Высоцкого, тоже из подполья:

Немытые стаканы, пивные лужи, рыбья чешуя на газетке. Скупые мужские сопли.

Пришествие в Пермь Иисуса Христа – в качестве суперзвезды от Уэббера и Райса. Наше атеистическое сознание было взволновано незнакомым образом Спасителя – во-первых, и незнакомой формой мюзикла – во-вторых. И вообще, в моду входила сложная сюжетная музыка: «Пинк Флойд» – «Обратная сторона Луны»; Эмерсон – «Картинки с выставки»; Уэйкман – «Легенды и мифы короля Артура»; чуть позже: «Куин» – «Ночь в опере». Бетховена протащили по шпалам диско, Баха. Пошла вширь психоделия «Дорз», медитация Махавишну, стало модно «балдеть», сидя на полу. Или лежа на диване, упаднически уставя очи в потолок. Вот откуда мой фильм – с потолка. С потолка нашего подполья.

К 60-летию Великого Октября по ЦТ прошел документальный телесериал «Наша биография». Привет из советского далека:

В 1977 году частную жизнь пермяков украсил великий эксперимент по продаже книг повышенного спроса в обмен на сданную макулатуру. Государство-монстр со свойственной ему неуклюжестью решило сыграть на увлечении своих граждан хорошими книжками. Принесешь 20 кг старых газет на приемный пункт – если приемщик на месте, получишь талон. С талоном подежуришь у магазина недельку – если не обманут, получишь книжку. Все просто. Особо ценились: Ильф и Петров, А.Толстой, А.Конан-Дойль, Войнич, Дюма, Коллинз, Андерсен. Недостижимая «Женщина в белом», так и не прочту я Вас никогда, и не надо, пусть Вы останетесь загадкой… А их и не надо было читать, их надо было «доставать» – как дымчатые очки, как замшевый пиджак.

В 1977 году в Перми начали возводить «башни» – жилые дома «московской серии»: 16 этажей, просторная кухня и прихожая, изолированные комнаты и санузлы, два лифта, пожарозащищенная лестница. Вошло в обиход новое слово – «лоджия».

В обычные крупнопанельные 5-этажки расселяют барачный поселок Крохалева – пермские трущобы. Их стоит помянуть: в них выросло целое поколение пермяков. Ряды полуразвалившихся, заросших грязью одноэтажных строений, все удобства – во дворе: на два барака один сортир о тридцати дырках – «мадамам» и «жентельменам» напополам. Это не при царе Горохе, это каких-то 24 года назад. Воду брали из колонок, носили ведрами издалека по дощатым тротуарам – летом и по обледенелым тропкам – зимой. Печурка была в каждой комнате своя. Дровяники во дворе рядами. Само собой – помойки, вонь, хлорка, мухи – миллионами, на чердаке блохи – туда пойдешь белье вешать, без ног вернешься – обгрызут. В комнатенках клопы, тараканы – кровати стоят ножками в баночках с керосином. Экзотика.