Сергей Кара-Мурза - Манипуляция сознанием 2

Для «реабилитации» итогов приватизации, ее сторонники пытаются провести информационную кампанию, объясняющую, что, во-первых, никто ничего не крал, во-вторых, украл не умышленно (все само собой получилось), а в третьих… Даже если и украл что с того? Может быть, оно и к лучшему? Типичным примером такой лжи является рассматриваемая статья Ясина: «Вы скажете, почему тогда государство продавало свою собственность по таким низким ценам? Так больше-то и не просили! Это во-первых. А во-вторых, вспомните ту обстановку в стране после того, как рухнула советская власть. Кто вообще мог покупать фабрики, заводы, газеты и пароходы? Выпустили приватизационные чеки, по сути, искусственные деньги, с помощью которых был создан необходимый спрос на государственную собственность. 29 процентов активов предприятий по программе приватизации передали населению, выделили доли для менеджеров и рабочих. Кстати, до сих пор примерно 40 процентов активов российских предприятий принадлежат администрации и трудовым коллективам. Тогда ведь не ставилась задача — получить больше денег. Надо было скорее передать собственность в частные руки, чтобы сделать необратимым процесс рыночных реформ. И мы этого добились. Самое большое заблуждение заключается в том, что если государство продает даже по заниженной цене какое-то предприятие, то оно что-то теряет.

Страна ничего не теряет. Заводы, фабрики — все остается в России. Главное, чтобы работать они стали эффективнее».

Здесь также присутствует целый ворох манипуляции сознанием. Что значит «больше-то и не просили!»?] Кто мог «просить»? Чиновники, изменившие своей стране, худшая часть КПСС договорилась с ворюгами-«предпринимателями» (вроде Потанина, Ходорковского и Березовского) и им же, ЗА ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ДЕНЬГИ (плюс процент себе «на старость») продали собственность, им не принадлежавшую… Причем сделано это было не по «китайской» схеме, когда государственная собственность — далеко не вся, кстати, — выдавалась «новому китайцу» (как правило — куму-свату-брату-сыну-племяннику высокопоставленного чиновника КПК), а он должен был делом доказать свою эффективность как нового собственника. Не удавалось сделать предприятие рыночно-эффективным — его просто отстраняли от дел, давая дорогу новому собственнику. В наших же условиях те, кто оказался «в нужном месте в нужное время», просто урвали то, за что должны были «отстегнуть» чиновникам… Результат известен всем: эффективнейшие предприятия были уничтожены, оборудование распродано на металлолом, а высокопрофессиональные кадры пошли торговать на вещевые рынки или уехали работать по специальности за границу.

«Кто вообще мог покупать фабрики, заводы, газеты и пароходы? Выпустили приватизационные чеки, по сути, искусственные деньги, с помощью которых был создан необходимый спрос на государственную собственность» — здесь мы видим типичный пример «прицепа», 14.4. А зачем вообще было эти фабрики, заводы, газеты и пароходы продавать? Почему было не отдать их управление с постепенным выкупом в случае успешной эксплуатации собственности (по схеме «оценили собственность — стали работать — с прибыли выплачиваем государству деньги»)? Зачем было торопиться? Оставим вопрос о том, что «искусственные деньги» — типичный «лукавый термин». Разве бывают деньги не-искусственные? Зачем с их помощью «создавать спрос» на собственность, из-за которой и так дрались чиновничьи группировки всех мастей. Ведь собственность эта была немыслимо прибыльна; состояния российских олигархов это полностью подтверждают. Но «торопливость», о которой говорит Ясин, требовалась для того, чтобы успеть возможностью воспользоваться моментом и украсть все, что можно было украсть! «Тогда ведь не ставилась задача — получить больше денег. Надо было скорее передать собственность в частные руки, чтобы, сделать необратимым процесс рыночных реформ» — а зачем делать «процесс реформ необратимым»? Тем более ТАКОЙ ценой? Если у «новых эффективных собственников» не было законно заработанных средств для выкупа общенародной собственности — не лучше ли было бы передать им эту собственность в управление с правом выкупа за получаемую прибыль? Чем больше прибыли получил — тем быстрее выкупил и стал единовластным владельцем. Чем плоха такая схема? Последняя часть рассматриваемого текста — вообще «перл из ряда вон»: «Самое большое заблуждение заключается в том, что если государство продает даже по заниженной цене какое-то предприятие, то оно что-то теряет.

Страна ничего не теряет. Заводы, фабрики — все остается в России. Главное, чтобы работать они стали эффективнее». Но как же это — «ничего не теряет»? Если завод (рудник, НИИ, КБ) перешел к «новому эффективному собственнику», который выдоил за год-два все, что можно, и исчез с деньгами, оставив после себя разрушенную инфраструктуру, долги и бастующий без зарплаты коллектив — «все» действительно «осталось в России»? Все, что ОСТАЛОСЬ — это неработающие развалины, вместо ранее исправно функционирующего производственного организма. Примеров тому, как заводы, опытные производства и высокотехнологичные НИИ «перепрофилировались» в гипермаркеты и «офисятники», не счесть. Что толку с того, что помещения «остались в России»? Ни науки, ни производства там уже нет. Там идет продажа — а деньги вывозятся известно куда.

То же самое получается (не всегда — есть примеры-исключения и по-настоящему толковых, эффективных собственников… исключения, подтверждающие горькое правило) и в том случае, если «эффективный собственник» управляет сохранившимся производством. Прибыль от этого вывозится за рубеж: там же цивилизация; какой нормальный человек будет вкладывать СВОИ средства (которые он может вывезти из страны и сохранить для своих детей) здесь, в России, если здесь у него — место работы, а семья — «там»? И что значит — «главное, чтобы работать они стали эффективнее». В чем выражается эта «эффективность»? В полученной прибыли? Если раньше предприятие не получало прибыль в долларах (советские рубли, в понятии западного мира, вообще не являлись деньгами), но а) обеспечивало работой, средствами к существованию, жильем и теплом большое количество людей, б) поддерживало социальную инфраструктуру (садики, поликлиники, школы, пионерлагеря, отопления населенного пункта) и в) давало продукцию, находившую сбыт (пусть и хуже западных аналогов) — было ли оно неэффективным? А если сейчас все стало наоборот: часть предприятия приносит прибыль (его сдают в аренду офисному центру), а высокообразованный коллектив выброшен на улицу — стало ли оно «более эффективным»? Например, заводу им. Козицкого в Ленинграде не имело смысл тягаться по качеству продукции гражданского назначения — телевизоров — с «Панасоником»: у последнего это было заведомо лучше. Но новый собственник уничтожил завод им.Козицкого — и теперь нет ни оборонной продукции, выпускавшейся этим предприятием, ни дубоватых телевизоров, ни рабочих мест… Цеха сдаются в аренду, прибыль утекает из страны (ведь собственник волен распоряжаться ею так, как он хочет). Вряд ли можно сказать, что в подобных случаях предприятия с такой судьбой «работать стали эффективнее».