Стаффан Скотт - Династия Бернадотов: короли, принцы и прочие…

В последние бурные годы унии с Норвегией его прочили в короли новой свободной Норвегии, но ничего из этого не вышло.

Так или иначе, принц Карл был стильный мужчина и всегда умел выглядеть весьма приятно. Свен Графстрём, встретив его в 1940 году на какой-то заштатной пресс-конференции, отметил: «Принц Карл оставляет впечатление (да, наверно, таков и есть) очень старого человека и слегка “ку-ку”, однако держится, пожалуй, лучше всех членов нашего королевского дома и выглядит как нельзя более по-королевски». В старости принц часто смотрится на фото слегка приветливо-озабоченным, как добродушный старый господин, который очень плохо слышит и не хочет, чтобы это воспринимали как недовольство. Он вправду страдал сильной тугоухостью, подобно многим другим старикам Бернадотам.

Однажды, возвращаясь поездом в Стокгольм, веселая компания сидела в вагоне-ресторане и рассказывала анекдоты. Дамы отсутствовали. Обер-егермейстер начал рассказывать весьма смелые анекдоты. Тогда стильный принц Карл встал и ушел к себе в купе. Черт, подумал обер-егермейстер, я сам себе напортил. Старые шефы Красного Креста, как видно, предпочитают юмор определенного уровня.

Но вскоре принц Карл вернулся, сел на прежнее место и пояснил: «Я подумал, что мне не обойтись без слухового аппарата».

Разумеется, обо всех Бернадотах можно прочесть, как они расторопны и симпатичны и как быстро приобретали популярность и прочее в том же духе, но что касается писаний о принце Карле, чувствуется, что он действительно нравился журналистам, а возможно, и не им одним. Вероятно, он был старомодным военным весьма приятного разбора, безусловно, не гением, но человеком дружелюбным, в котором до последнего дня жил бойскаут. В восемьдесят семь лет он ходил в Грёна-Лунд [121] Грёна-Лунд — парк развлечений в Стокгольме. , бросал мячи, стрелял из пневматической винтовки, с удовольствием опробовал всякие аттракционы и веселился по-королевски (прошу прощения). Когда в 1942-м на перекрестке Арсенальсгатан и Варендорффсгатан на него наехал беспечный велосипедист, он по примеру другого Карла сказал что-то вроде «Пустяки!» и продолжил путь на работу, в Красный Крест, а был ему тогда восемьдесят один год. В 1928-м он послал ответ на конкурс, где можно было выиграть первый в Швеции новенький «форд», и при розыгрыше, который проводился под контролем юриста-нотариуса, наугад вытянули именно ответ принца. Он был не из тех, кто соблюдал чопорное достоинство. «Скромная мужественность» — так это называлось в его время, и для него это, видимо, справедливо.

Когда инспектор кавалерии и генерал в 1910-х годах прогуливался по Стокгольму, роялистски настроенные соотечественники подобострастно его приветствовали, а он отвечал на приветствия «с небрежностью, каковой присуще нечто персональное», констатировал писавший под псевдонимом Мак (отец Ред-Топа). Насмотревшись на заманчивые витрины, инспектор кавалерии трамваем ехал в Юргорден, где жил в те годы. Он неоднократно менял место жительства и в период первых экономических кризисов 1920-х годов потерял значительную часть своего состояния, когда лопнул один из датских банков. Его биржевые сделки с акциями явно носили сомнительный характер или, как писал принц Вильгельм в рождественском стишке 1918 года:

Завершив военную карьеру, он посвятил себя шведскому Красному Кресту и участвовал в его деятельности, причем активно, не просто как почетная фигура. Во время и после Первой мировой войны шведский Красный Крест много сделал для обмена военнопленными, для помощи военнопленным продуктами питания и другими предметами первой необходимости, для обеспечения продовольствием гражданского населения в районах, пораженных голодом, для передачи писем и посылок. Принц Карл занимал пост председателя Красного Креста в 1906–1945 годах, уступив затем место Фольке Бернадоту.

Его взгляды на социальные проблемы, насколько нам известно, были добропорядочны, но не таковы, чтобы строить на них политику. Они отличались противоречивостью и были вперемешку и великодушны, и благородны, и консервативны. Добрая маменька внушила ему интерес к тяжелому положению бедняков, и, подобно другим королевским сыновьям, под Рождество он обходил с подарками бедные дома. И в одном таком доме узнал, как возмутительно мало зарабатывает мать-одиночка, работающая швеей-надомницей в пошивочной фирме, а когда сообразил, что именно эта фирма поставляет ему рубашки, с негодованием сменил поставщика.

Видимо, не проверяя заработки швей у нового поставщика.

Часть благотворительности, на которую его подвигла маменька, снискала ему замечательное прозвище Народно-кухонный Калле. В Национальном союзе против эмиграции он выступил с пламенным докладом, где разделял распространенную тогда иллюзию насчет «колонизации Норланда» как способа удержать на родине тех, кто не мог найти работу и средства к существованию. Вспоминая свои юношеские «гастроли» в Германии в бытность офицером-практикантом, еще в XIX веке, он оказался одним из немногих, кто после Второй мировой войны доброжелательно отзывался о Вильгельме II — я ведь уже говорил, в душе Карл был благородным бойскаутом. А Вильгельм II принимал его как хозяин и вообще устроил так, что он получил возможность близко познакомиться с немецким гусарским полком, и в своей импульсивности даже предложил ему в качестве офицера-ординарца скакать впереди себя, вместе с Максом Баденским, — огромная честь, от которой принцу Карлу как иностранцу пришлось отказаться, что кайзер воспринял с пониманием.

Опять-таки типично для мальчишества и здравомыслия принца Карла, что он, находясь тогда в Германии, непременно хотел увидеть дуэли немецких буршей-корпорантов, ведь эти дуэли якобы делали немецких студентов настоящими мужчинами, хотя у окружающих вызывали бурю непонимания и неудовольствия, примерно как испанская коррида, — принц Карл тоже был настроен против. Он полагал этот обычай глупым и довольно противно — и полагал вполне справедливо. Не говоря уже о тех дуэлях, что заключались в осушении огромных кружек пива и сопровождались блеванием и дурнотой.

«Можно по праву спросить, зачем все это, собственно, нужно. К моей радости, я слыхал, что эти бессмысленные, вульгарные и вредные для здоровья пивные дуэли вскоре совершенно прекратились».

На старости лет вспоминая борения за унию, в которых непосредственно участвовал, выполняя множество ответственных поручений отца, Карл открыто выразил норвежцам свое сочувствие; хотя ему и не нравился способ, каким они добились независимости, правота была на их стороне. Великодушное заявление — сочувствию и пониманию, вероятно, способствовало то, что его дочь была тогда норвежской кронпринцессой. И давний бывший (хотя и не добровольный) кандидат на норвежский престол ясно дал понять, что, по его мнению, вопрос престолонаследия для Норвегии решился как нельзя лучше.