Стаффан Скотт - Династия Бернадотов: короли, принцы и прочие…

Но Виктория, похоже, лучше разбиралась в немецкой истории, нежели в шведской, а Густаву V, наверно, по обыкновению было все равно. Вдобавок это имя ощущается как исконно шведское и звучит красиво.

Перед рождением принца Эрика беременная королева Виктория принимала сильнодействующие лекарства. Пишут, что у нее в целом обстояло плохо со здоровьем, в особенности с бронхами, но вопрос в том, не шла ли речь скорее о психических проблемах; кроме того, на нее обрушились личные беды по причине смертей в семье в Германии. Так или иначе, мальчик родился с тяжелыми нарушениями и страдал эпилепсией — если этот диагноз не есть попытка деликатно описать родовые травмы. Предположительно, травму мозга. При беглом контакте принц оставлял впечатление нормального, однако сильно отставал в развитии. Новорожденный герцог Вестманландский никогда бы не смог жить нормальной жизнью.

На групповых портретах семейства Бернадот вплоть до первых лет после Первой мировой войны Эрик — приятный, слегка чопорный, никому не известный мальчик, а затем приятный, никому не известный юноша. Мундир он никогда не носил, с годами изображался в смокинге, и о нем почти ничего не было слышно. Но на фото он присутствует — как член семьи.

В возрасте двадцати лет его поселили в поместье Балингсхольм, выделенном из усадьбы Балингста, где его дядя Евгений десятью годами раньше написал ряд самых знаменитых своих пейзажей, в частности «Весну». Дом построили в 1905-м «в шведском сельском стиле» по чертежам архитектора Эрика Лундрота на скале, высоко над озером Трехёрнингшё, где тогда водились раки. В Балингсхольме Эрик прожил всего несколько лет. В ту пору это было место уединенное, добирались туда по извилистой, узкой и грязной дороге, мимо поселков и хуторов; по словам посетителей, располагался Балингсхольм километрах в пяти «от цивилизации, каковую представляла станция Худдинге». Ныне дорога заасфальтирована, а прежде безлюдный лес к северу от Трехёрнингшё густо застроен коттеджами; однако сама усадьба по-прежнему лежит в завидной splendici isolation [160] Блестящей изоляции ( англ .). .

Несчастный герцог Вестманландский жил там с охраной и обслуживающим персоналом — общим числом двенадцать человек. Прессе лишь изредка позволяли подробные домашние репортажи: пусть шведский народ знает, что бедному больному принцу живется хорошо — при адъютанте лейтенанте Таме, гувернере и домоправительнице барышне Ринман, которая растила всех трех принцев и была им вместо матери. Спальня принца располагалась на втором этаже и выходила на солнечную сторону. Он имел в своем распоряжении бильярд и кегли, теннис и птиц, лошадей и собак. Любимую собаку звали Санни. Ему читали художественную литературу и историю искусств, при нем музицировали. Внешне его изъяны явно не проявлялись; он был высок ростом и привлекателен, что подтверждает сведения о том, что страдал он от родовой травмы; характерных признаков синдрома Дауна у него не наблюдалось. Возможно, он был не в меру восприимчив к чувственным впечатлениям. За его короткую жизнь стокгольмцам доводилось лишь мельком видеть его на прогулке или по дороге в Оперу.

Судя по всему, Балингсхольм оказался не слишком удачным местожительством для несчастного принца; наверно, выбор пал на это поместье потому, что при его уединенном расположении принц никому не мешал, но, поскольку находилось оно недалеко, никто не мог сказать, что Эрика упрятали в ссылку. Хотя изоляция, очевидно, все-таки слишком чувствовалась. Поездка в Стокгольм раз в две недели — чересчур мало. Спустя несколько лет решили переселить его во дворец Хага, который уже не первый год пустовал после смерти опять же не вполне психически здорового члена королевской семьи — вдовствующей герцогини Терезы. Балингсту продали оптовику Хиршу. Сейчас там находится деловой центр — современная участь многих богатых сельских усадеб.

В Хагу Эрик переехать не успел — как выяснилось, там требовался ремонт. С июня 1917-го он жил в Дроттнингхольме. В сентябре 1918-го его не миновал бич тех лет — испанка, осложнившаяся острым воспалением легких, которое скоропостижно свело его в могилу. Буквально накануне смерти его навестил брат Вильгельм. В половине четвертого утра состояние Эрика серьезно ухудшилось, и по телефону вызвали его мать, которая, согласно официальной информации, приехала на автомобиле в половине пятого, «за минуту перед тем, как принц тихо и спокойно преставился». На самом деле она опоздала, за что, очевидно, корила себя всю оставшуюся жизнь; неумолимо суровая к другим немка ссылалась на то, что мост между Ноккебю и островом Керсё был разведен. Конечно, ей бы следовало быть подле сына задолго до «4.30 утра», но ни у кого язык не повернется упрекать бедную женщину.

В наши дни Эрика, наверно, сумели бы как следует подлечить, использовали бы всевозможные эффективные формы терапии и, может статься, адаптировали бы к «жизни вне лечебных учреждений».

Принц Евгений, находившийся в своем поместье в Эстеръётланде, писал на другой день своей подруге Анриетте Койе: «Сейчас выезжаю в Стокгольм на похороны принца Эрика. Его кончина, собственно говоря, не столь печальна, сколь его жизнь. Бесконечная меланхолия сквозит в таком бессмысленном существовании. Невозможно истолковать это иначе, как своего рода стихийное мученичество или жертву».

Молодцеватый и интересный старый военный принц Карл и его жизнерадостная датчанка-жена Ингеборг имели трех дочерей и одного сына-последыша Карла-младшего (р. 1911), о котором, как сказано выше, речь пойдет в части V. Трех девочек звали Маргарета (р. 1899), Мэрта (р. 1901) и Астрид (р. 1905), и благодаря двум младшим бывший командир 1-го Кавалерийского полка в Стокгольме стал дедом трех королей и даже одной великой герцогини Люксембургской. Вот что значит удачно выдать дочерей замуж.

Ведь в бернадотовском роду рождались преимущественно мальчики, что весьма практично с точки зрения династии.

Вплоть до этого поколения девочек было всего две — дочь Карла XV Ловиса да старая дева Эжени. Три дочери Карла стали первыми принцессами за полвека; Оскар, брат Карла, тоже имел трех дочерей, но они, конечно же, носили титулы графинь, а не принцесс.

Когда в апреле 1916 года с большой помпой состоялась конфирмация принцессы Маргареты, пресса взахлеб писала, что теперь предстоят события нового характера, поскольку в стране опять есть принцессы. И спустя несколько времени Маргарету выдали замуж за датского принца Акселя.