Георгий Кублицкий - По железной земле

Приезжему кажется, будто попал он не в горняцкий, а в курортный город. Сто шагов от автостанции, и тропинка уходит в рощу, где столетние дубы и мощные березы, перекличка скворцов и дурманящий аромат таволги. Я шел по тропке, вспоминая знаменитую Винновскую рощу в Ульяновске — там такие же деревья-великаны и густой подлесок орешника. Недоставало только Волги. Но тут сквозь листву блеснуло серебро.

Подпертое валом плотины, под обрывом лежало озеро. Мальчишки раскачивали большую лодку. В кустах кто-то перебирал струны гитары. Девушка в белом платке, примостившись на поваленном в воду стволе, читала записи в толстой клеенчатой тетради. На другом берегу зеленели поля.

Водохранилище железногорцы построили на субботниках. Не верилось, что создали его люди — такой природной естественностью жило оно. И трудно было представить, что в нескольких километрах отсюда ревут БелАЗы, и стальные зубья экскаваторов, поднимая бурую пыль, ворошат рудные горы.

Кстати, Железногорск не единственный наш город с таким названием. Второй — на моей родине, в Сибири. Тот, другой, у берегов Илима, в местах, куда, как говорится, «Макар телят не гонял», в таежных дебрях, где томился ссыльный «государственный преступник» Радищев. Сибиряк поднялся почти одновременно со своим курским тезкой. У того предыстория — XVII век, когда землепроходцы попробовали использовать в кузнице красноватую руду. Потом долгие столетия забвения — и в 1957 году Всесоюзная ударная комсомольская стройка. Значит, города не только тезки, но и близнецы с общей судьбой. Страна, идущая вперед в полном расцвете сил, способна быстро создавать новые мощные металлургические базы там, где не так давно это считалось почти невозможным.

Как и Губкин, Железногорск сегодня интернационален: представители тридцати четырех национальностей страны, много болгар, немцы. Секретарь горкома партии Николай Николаевич Иванов рассказывает о вечерах дружбы, о том, как железногорцы празднуют 9 сентября — национальный праздник болгарского народа, день славянской письменности, день рождения Георгия Димитрова. В день Победы болгары и немцы вместе с коренными железногорцами возлагали венки у памятников павшим героям.

За пятилетку число жителей курского Железногорска удваивается. В перспективе — сто десять тысяч железногорцев. Структурная схема более далеких лет — за 2000 год — предполагает рост числа жителей до 200–250 тысяч.

Пока в начале лета 1973 года я жил в Железногорске, туда приехали представители проектной организации: ищут заводскую площадку для электротехнического завода. Стол председателя исполкома горсовета завален схемами и эскизами. Григорий Васильевич Лагочев взвешивает «за» и «против». На руде трудятся преимущественно мужчины, электротехнический позволил бы занять интересным делом многих железногорских женщин. Кроме того, крупные средства на жилье, на благоустройство города… Соблазнительно! Но надо тщательно, всесторонне обдумать, рассчитать все — вплоть до резервов зон отдыха.

Генеральный план развития города предусматривает бережение окружающей природы. Город, не приближаясь к рудным карьерам, будет развиваться на плато между долинами двух речек. Одна пойма станет зоной отдыха, другая, та, что ближе к промышленным предприятиям, будет зеленым щитом городских кварталов. Наполнится еще одно водохранилище. Железногорск и впредь сохранит свою чудесную природную рамку.

Привычно воспевается природа субтропического Черноморья, своеобразная суровая и прекрасная природа Сибири, горный мир. А черноземные области… Пашня да овраги. Какая уж там неповторимость!

Между тем в той же Курской области есть редчайшая природная жемчужина. Нигде на земном шаре не сохранились мощные целинные черноземы. Единственные их островки — под Курском.

Как случилось, что соха и плуг не тронули плодороднейшую землю в перенаселенной губернии? Была эта земля еще в XVII веке приписана стрельцам и казакам града Курска, несшим опасную сторожевую службу. Ратные люди за недосугом хлеб не сеяли, а в степи пасли коней. Шли годы, в музеях оказались стрелецкие кремневые ружья, но потомки воинов до самой революции по старинке землей владели сообща, используя ее под сенокосы и выгоны. Среди неоглядной распашки остались островки степного приволья. И не избежать бы им общей участи, если бы не вмешались ревнители родной природы.

Курский гимназист Алехин, поступив в Московский университет, стал учеником Тимирязева. Вернувшись в родные края, он увидел нетронутую плугом степь глазами зрелого ботаника. Поняв, какое это сокровище, Алехин изучал и охранял его, быть может, с таким же рвением, с каким Лейст искал руду. В годы гражданской войны, получив уже профессорское звание, он работал вместе с рядовыми агрономами Курского земельного отдела: ему хотелось быть ближе к «своей аномалии».

1935 год стал знаменательным в жизни ботаника: на картах появился Центрально-Черноземный заповедник.

Василий Васильевич Алехин отдавал своему детищу каждый свободный час. На раннем летнем рассвете его нередко уже видели шагающим по степи в мокрых от росы парусиновых брюках. Поблескивая стеклышками пенсне, он наклонялся к заинтересовавшему его растению. И так весь день, до заката, когда, усталый и счастливый, он возвращался в Курск пешком или на попутной подводе.

Последний раз Василий Васильевич посетил буйно цветущую степь летом 1945 года. Через несколько месяцев его не стало…

Заповедник, который носит имя профессора Алехина, превратился в Мекку для почвоведов и ботаников, причем не только наших. Я листал книгу отзывов. Экскурсии международных конгрессов. Ученые гости из четырех десятков стран: американцы, поляки, англичане, болгары, канадцы, французы, румыны, турки, голландцы, венгры, бельгийцы… Американец Бивел радовался, что ему удалось собственными руками осязать русский чернозем, с которым не могут сравниться плодородные почвы его родного штата Канзас. А Кубиен, почвовед из ФРГ, написал с несвойственной ученому восторженностью: «Для нас, почвоведов, знакомство с профилем черноземов — высшая точка нашей жизни. Мы достигли верха счастья, осмотрев эти почвы».

Помните Гоголя: «Ничто в природе не могло быть лучше. Вся поверхность земли представлялась зелено-золотым океаном, по которому брызнули миллионы разных цветов… Черт вас возьми, степи, как вы хороши!..»

Девственных степей в тех местах, о которых писал Гоголь, уже давно нет. Подобные степи есть под Курском. Пышные, меняющие декорацию трав и цветов много раз в году. С весны степь лиловеет сон-травой, потом она желто-золотая от горицвета, конец мая покрывает ее незабудками. Мне посчастливилось видеть, как говорят ботаники, ее четвертый аспект, когда в июньские жаркие дни сине-лиловые цветы шалфея поднимались в серебряном море колышущихся ковылей. Идешь по тропке — в сторону ни-ни! — одурманенный дивными запахами, забытыми горожанами, и ощущение первозданной природы переполняет, завораживает тебя.