Газета Завтра Газета - Газета Завтра 961 (15 2012)

Среди них отметилось несколько клириков во главе со столь известным деятелем, как протодиакон Андрей Кураев. Главным мотивом «адвокатов» является не осуждение кощунства (о чем говорится вскользь и как-то сквозь зубы), а боязнь адекватной реакции православных людей, защищающих свою веру. (Притом, что для традиционного сознания вполне естественен взгляд, согласно которому Бог и вера есть ценности, бесспорно, высшие по отношению к человеку, да еще и не просто к человеку, а к тому, кто целенаправленно занимается их поруганием). Один из этих защитников договорился до того, что наказание кощунниц станет большим несчастьем для Церкви, чем само кощунство. «Продвинутые» клирики не просто берут под защиту «карнавальное» действие панков; они сами вовлечены в постмодернистский карнавал, что называется, в полном объёме, ибо демонстрируют перверсию смыслов, типичную для карнавализованного сознания детей постмодерна. (Главная опасность, говорят они, — со стороны защитников религиозной традиции, а не со стороны ее разрушителей). Под это дело естественным образом подверстывается и «правозащитная» демагогия.

Полемика по существу с вышеописанной позицией интереса не представляет. Совершенно понятно, например, что ссылки на евангельскую мораль (которыми отметился, в частности, Кураев) здесь не работают: Христос учил прощать своих личных врагов, а не врагов веры и Церкви.

По нашему убеждению, защита кощунства некоторыми — к счастью, совсем не многочисленными — клириками РПЦ вызвана тем, что эти люди почувствовали в панках некий родственный дух, хотя, быть может, и не готовы самим себе до конца откровенно признаться в этом. Полностью разделяя справедливое возмущение миллионов верующих касательно «перфоманса», считаем своим долгом заметить, что в целом ряде случаев до этого аналогичные действия, хотя и в более утонченной форме, предпринимались с полного согласия и благословения отдельных представителей нашего духовенства. Притом, что утонченная форма, делающая кощунственные действия менее узнаваемыми, тем самым фактически способствует лучшему усвоения содержащегося в них духовного яда неокрепшими в вере и несведущими людьми. Таковы были, в частности: оскорбляющая христианскую веру выставка так называемого «актуального искусства» в стенах храма святой мученицы Татианы в Москве (его настоятель протоиерей Максим Козлов ныне — среди активных обвинителей «пуссек») ; полные непристойностей и оскорблений православных святых «миссионерские лекции» протодиакона А. Кураева; благословляемые некоторыми клириками столь же «миссионерские» странности рок-музыкантов, граничащие с откровенным беснованием; беспредел байкеров, в своих «миссионерских мотопробегах» помещающих православные хоругви со священными изображениями на фоне своих бесстыдно обнаженных подруг; недавний «концерт» известного «эзотерика» и приверженца «New Age» Б. Гребенщикова в священных для всех православных людей стенах Троице-Сергиевой лавры и многое другое.

Кощунство, целенаправленное попрание стержневого смысла веры становится ныне фирменным стилем тех, кто называет себя «миссионерами», но в действительности является носителем постмодернистского вируса возведенной в абсолют тотальной плюральности, фактически религиозной веры во всеобщую относительность, терпимости к врагам православия. Для тех, кто хорошо знает творчество протодиакона А. Кураева, его нынешнее снисходительно-добродушное отношение к «авторам» и исполнителем кощунственного «перфоманса» — отнюдь не неожиданность. Ибо подобного рода «пассажи» в смягченном словесном выражении буквально разбросаны по его лекциям. «Тонкое» глумление над святыми и святынями, ревизия священной и церковной истории, двусмысленные фривольности на тему «любви и секса» настолько привычны для «миссионерской» деятельности Кураева, что позволяют предполагать: попрание и развенчание центрального, стержневого смысла веры, угашение религиозного огня, воспитание в слушателях теплохладности (ныне называемой толерантностью) — подлинная цель всего этого «миссионерства». И абсолютно неважно при этом, сознательно действует Кураев или не в состоянии совладать со своим языком. Постмодернистское по своей структуре сознание просто не в силах проявлять себя иначе. Кураев отличается от некоторых своих собратьев по «миссии» тем, что в своей эволюции вырвался вперед, продвинулся дальше них.

Однако главная проблема для РПЦ и всех нас, ее чад, заключается отнюдь не только в наличии в составе духовной иерархии таких фигур, как протодиакон А. Кураев, но прежде всего, в том, что они являются не какими-то маргинальными деятелями, чье мнение никому не интересно и ни на что не влияет, но выражают определенный мейнстрим в нынешней деятельности самой церковной институции, являются идеологами того, что мы называем «проектом новой миссии». В основе данного течения, которое, как раковая опухоль, изнутри разъедает и поражает церковный организм, лежит вполне определенная философия, по факту подвергающая ревизии православную Традицию, святоотеческий подход к миссии Церкви во внешнем мире. (В книге со странно-косноязычным названием «Перестройка в Церковь» Кураев прямо свидетельствует о своем довольно агрессивном неприятии святоотеческого подхода к миссии, который он, чтобы хоть как-то замаскировать свой модернизм, именует «византийским»).

Суть данной философии заключается в идее некоего «диалога» с внешним, подлежащим воцерковлению, миром, что, как всякий диалог, предполагает некое равноправие его участников, то есть Церкви и этого мiра, по слову Писания, «во зле лежащего». Получается, что непросветленный Благой Вестью и отпавший от Бога мир может нести в себе некую истину, равновеликую той, которую содержит Откровение и православное Предание. Об этом, разумеется, нигде не говорится прямо. Но таков уж «метод» неообновленцев: нигде не формулировать свою «философию действия» прямо и систематически, но незаметно разбрасывать ее ядовитые семена, инкорпорируя соответствующие принципы в свои тексты и в свою практику. Вышеозначенное понимание в его логическом развитии приводит к еще более радикальной мысли о совместимости православной веры и этого мiра. Зачем же тогда нужна миссия, вопрошают церковные люди, если Церковь и мiр и так совместимы? Подобный подход, несостоятельность которого наглядно продемонстрирована, в частности, опытом римо-католиков после Второго Ватиканского собора, на деле может привести (и приводит!) лишь к все большему обмiрщению Церкви, а отнюдь не к воцерковлению мiра. В итоге происходит недопустимое размывание границ между церковно-сакральным и мирским, мутация традиционного православного сознания верующих.