Артём Драбкин - Я дрался на По-2. «Ночные ведьмаки»

Во время Корсунь-Шевченковской операции нашу эскадрилью послали на разведку днем. Нужно было выяснить расположение немецкой танковой группировки. Шли фронтом, чтобы захватить как можно большую площадь. Погода была плохая. Облачность метров на 400. Перелетали линию фронта, а облачность поднялась, и мы оказались на виду. Взлетели «мессершмиты»… Назад прилетело только два экипажа. Причем на посадке у нас отвалилось крыло.

Самолеты мы получили только к лету 1944 года. До этого летали, но как подменный экипаж — своей машины у нас не было. Ясско-Кишиневскую операцию мы начинали с аэродрома возле Окницы. Ближе к Яссам у нас был аэродром подскока, с которого мы летали, вели разведку с попутным бомбометанием. Наш экипаж нашел фронтовые склады и получил разрешение на их бомбометание. Взяли вместо бомб 6 кассет с КС. Бомбили с 2200, так там рвалось так, что нас из стороны в сторону швыряло. За этот вылет мы были представлены к ордену Отечественной войны II степени.

А дальше было проще, особенно нас не колотили, но потери, конечно, были. И гибли не только в бою, а и по дурости. То нашли противотанковую мину. Повесили на дерево и стали по ней стрелять. Во взрыватель никак не попадут, пока метров на пятнадцать не подошли. Тут она и рванула. Оторвало стрелку три пальца. Калекой поехал домой. В Венгрии стояли на берегу речушки, шириной метров двадцать. Вода прозрачная, рыбки там плавают. Наши технари решили глушить.

Нашли немецкую цементную 200-килограммовую бомбу. Вмонтировали взрыватель с замедлением. Четыре человека сели в лодку, втащили эту бомбу и выплыли на середину. Вытащили чеку, стали ее бросать; лодка перевернулась, бомба пошла на дно, а они рванули к берегу вплавь. Доплыть они не успели. Их взрывом, как лягушек, метров на пятнадцать из воды выкинуло. Все живы, но получили взыскания. У нас старались не отправлять в штрафные. Во-первых, все специалисты, прошли войну. Зачем человека отправлять в штрафбат?

— Как относились к боевым потерям?

— Мы никогда не видели погибших. Только тех, кто по дурости… А если не вернулся… У нас не было ни одного случая, чтобы полетел, не вернулся, а через некоторое время появился. Если пропал экипаж — значит, погиб. Очень переживали. Родителям отсылали помощь, личные вещи.

Я все чаще летал не со своим экипажем, а с заместителем командира полка по политчасти майором Щербаковым. Он ни с кем не летал, только со мной. Хороший был летчик. У него была жена писарем в штабе, а потом она ушла к командиру части майору Иларионову, которого мы звали Иван Грозный. Почему? Он не летал, а только отдавал приказы. За войну он, может, десяток вылетов сделал, и все, а замполит был летающим…

Румыны сдались быстро. В конце года стали работать по Будапешту и другим населенным пунктам. Под Будапештом нас сбили. Мы вели разведку дороги Будапешт — Эстергом… Нас поймали прожектора и как начали нас лупить. Снаряд попал в мотор, и он разлетелся. Самолет стал кобрировать. Мы вдвоем его еле удерживали. Упали на нейтральную полосу. Мы были без сознания. Нас вытащили к своим. Причем нас даже не ранило. Я только ударился подбородком обо что-то и содрал кожу — до сих пор шрам остался. Вообще за войну меня только один раз ранило. Недалеко взорвался крупнокалиберный снаряд, и осколок прошел над ключицей, поцарапав ее. Это ранение даже не зарегистрировали. Комиссар говорит: «Тебя спишут, а с кем я летать буду?!» У нас в санчасти был замечательный хирург. Обработали рану сульфидином, зашили, и через месяц ничего не было.

— Как выполнялось бомбометание?

— В правой плоскости был вырез, стояли стрелки и градуированная шкала. Я никогда этим прицелом не пользовался. Я чувствовал и ни разу не промахивался. Тактика была примерно такая: мы старались заходить против ветра, с тем чтобы уходить по ветру. К тому же при этом угловой снос минимальный. Прибираем газ, но не сильно. Особенно зимой, потому что двигатель мог остыть и остановиться. Скорость постоянная, а высота меняется, но все равно прицельный угол один и тот же. Сделал расчеты и, когда почувствовал, что пора, — бросал бомбы. Если цель длинная и узкая — колонна или эшелон, то бросали серию бомб под тридцать градусов к цели. Немножко раньше первую, потом вторую, третью. Попадали. Фотоконтроль подтверждал.

— Какую бомбовую нагрузку брали?

— До 250 килограммов. В основном брали 50-килограммовые и 100-килограммовые бомбы или кассеты с 2-килограммовыми или с 10-килограммовыми бомбами. Причем, когда на разведку ходили, брали столько же. У нас были двухбачные самолеты, на которых можно было до четырех часов летать. У штурмана стоял пулемет на турели. Как из него стрелять? На сиденье на коленки встанешь и стреляешь. Мы же не привязывались, и парашютов у нас не было. Еще в кабине был автомат на случай, если собьют. Возили листовки. Мы их брали с удовольствием — они нас иногда спасали, поскольку пачку листовок пули не пробивали. Сначала отбомбимся, а потом летим агитируем. А вот бомбы в кабину я не брал — это опасно. Достаточно было подвешенных.

— На какой высоте выполнялись боевые вылеты?

— Там, где мы ожидаем сильное противодействие ПВО, мы держали высоту 2000 с лишним. Особенно боялись эрликонов. Если его прозеваешь, если увидишь не полоску, а светящуюся точку — это твой снаряд. Немедленно отворачивай! Надо внимательно смотреть.

— В чем летали зимой?

— В комбинезонах и сапогах. Унтов не было. А летом в ботинках с обмотками или в сапогах и легком комбинезоне. В шинелях делали перелеты.

— За ночь сколько удавалось сделать вылетов?

— До 11, если недалеко и ночь длинная. А так, на дальние вылеты, один-три вылета. Всего я сделал 279 вылетов. Думаю, немного больше, мы иногда вылеты не записывали. Прилетаешь, сразу подвешивают бомбы, заправляют самолет — и полетел. Мне надо докладывать идти, а неохота. Мы не считали вылеты, старались побольше нанести ущерб врагу. И награды нам особо не нужны были — мы врага били. Были конечно, «жуки»… но в основном в летном составе были патриоты, которые себя не жалели. Мы летали и днем и ночью. Никто не говорил: «Хочу спать, устал». Надо лететь, значит, летим.

Кроме полетов на бомбометание летали на выброску диверсантов. Я сам, как летчик, возил двух серьезных мужиков и трехдевчонок-радистов. Один из мужиков прыгал с высоты 500 метров, а второй с 50 метров методом срыва. Девчонки прыгали со 100–200 метров. Пилотировал я при этом с задней кабины, а пассажир садился в переднюю.

— С немецкими истребителями приходилось встречаться?

— Бывало, ночью нас гоняли… Днем часто приходилось вывертываться. Им было трудно с нами бороться — у нас скорость маленькая, радиус разворота намного меньше.