Анатолий Божич - БОЛЬШЕВИЗМ Шахматная партия с Историей

Революционная вспышка 1923 года в Германии, ее скоротечность и эфемерность ее результатов показали руководству РКП(б), что послевоенный капитализм прочно встал на ноги, и даже в Германии, наиболее пострадавшей от Версальского мира, пролетарская революция невозможна. Правда, официально поражение революции списали на ошибки руководства КПГ и посланного в Германию «куратором» Карла Радека. Но приходило понимание того, что мировая революция отодвигается в неопределенное будущее.

До 1924 года теория мировой революции была составной частью партийной концепции «пролетарской революции и диктатуры пролетариата», или «ленинизма». В конце 1924 года Сталин и его окружение берут курс на «построение социализма в отдельно взятой стране». Сталин в 1924 году выпустил брошюру «Октябрьская революция и тактика русских революционеров», в которой было заявлено, что уже в годы мировой войны Ленин пришел к выводу о возможности победы социализма в отдельно взятой стране, имея якобы в виду именно Россию. Согласно Сталину закон неравномерности развития капитализма, открытый Лениным, позволил последнему разработать «свою теорию пролетарской революции, о победе социализма в одной стране, если даже эта страна является капиталистически менее развитой» [461] Сталин И.В. Соч. Т. 6. С. 372. . Это была явная натяжка, ибо в статье «О лозунге Соединенных Штатов Европы», написанной Лениным осенью 1915 года, речь шла о возможности победы социалистической революции (курсив наш. — А.Я) в одной или нескольких наиболее развитых европейских странах. На помощь Сталину приходит Бухарин, рассматривающий нэп как тактическую линию на выживание во враждебном капиталистическом окружении, не исключающую построение основ социализма в России и без мировой революции. Для Бухарина нэп — это прежде всего конкуренция между государственными предприятиями (плюс кооперация) и частным капиталом, результатом которой должно стать вытеснение частного капитала из экономики. Между тем практика показала, что нэп являлся чисто восстановительной моделью экономики, не имеющей внутренних ресурсов для дальнейшей индустриализации страны. Бухарин также апеллировал к Ленину, но не к его работам периода Первой мировой войны (он прекрасно понимал, что в них речь шла о другом), а к ленинской работе «О кооперации», в которой утверждалось: «Собственно говоря, нам осталось «только» одно: сделать наше население настолько «цивилизованным», чтобы оно поняло все выгоды от поголовного участия в кооперации и наладило это участие… строй цивилизованных кооператоров при общественной собственности на средства производства, при классовой победе пролетариата над буржуазией — это есть строй социализма» [462] Аенин В.И ПСС. Т. 45. С. 372–373. . В 1925 году появляется крайне слабая, страдающая схематизмом и откровенным утопизмом работа Бухарина «Путь к социализму и рабоче-крестьянский союз». Уже одна XIV глава «Политическое неравенство, его преодоление и уничтожение политики вообще» находилась в крайнем противоречии со взглядами Сталина. Но Сталин выдвигает Бухарина на роль главного теоретика партии в пику Зиновьеву, опубликовавшему в том же году свою работу «Ленинизм». В этой работе Зиновьев (находившийся на посту председателя Коминтерна) апеллирует к идее мировой революции, как базовой идее ленинизма («Ленин был международным революционером» [463] Зиновьев Г. Ленинизм: Введение в изучение ленинизма. М., 1925. С. 315. ). На страницах 303–307 своего труда Зиновьев цитирует не менее десятка заявлений Ленина о невозможности победы социализма в отдельной стране, имея в виду Россию. В частности, приводится известный тезис Ленина: «Мы живем не только в государстве, но и в системе государств, и существование Советской Республики рядом с империалистическими государствами продолжительное время немыслимо. В конце концов, либо одно, либо другое победит» [464] Там же, с. 304. . Этот ленинский тезис звучит пророчески. Но для Зиновьева главное — закрепить за собой роль теоретика партии в новых условиях. Характерно, что при этом Зиновьев дистанцируется от теории «перманентной революции» Троцкого, не имеющей, по его словам, ничего общего с ленинизмом. Бухарин же выдвигает свой контртезис о стабилизации капитализма, а затем пишет работу «О характере нашей революции и о возможности победоносного социалистического строительства в СССР». Сталин демонстративно показывает партии, с кем он — в 1925 году под редакцией Г.И. Бройдо выходит сборник «Октябрь», объединяющий избранные статьи В.И. Ленина, Н.И. Бухарина и И.В. Сталина. Затем Сталин так же демонстративно порывает с Зиновьевым и Каменевым. Конечно же, теоретические разногласия во многом были надуманными. Вместо анализа реальной ситуации в стране и мире, эти люди пытались отстоять свою политическую линию,доказывая при этом, что именно они — более верные ленинцы, чем их оппоненты. Поэтому дискуссия носила скорее схоластический характер. В 1925 году идет почти ничем не прикрытая борьба за лидерство в партии.

Сталин сыграл на двух проблемах: проблеме единства партии (апеллируя к Ленину) и проблеме «термидора», т. е. буржуазного перерождения партии. Зиновьев и Каменев обеспечили себе пулю в затылок (по образному выражению Б. Бажанова) не только тогда, когда не дали на XIII съезде партии, вопреки ленинскому «завещанию», снять Сталина с поста Генсека, но и когда осуществили два массовых т. н. «ленинских» призыва в партию в 1924 и 1925 годах, придав партии откровенно люмпен-пролетарский характер. Остатки большевистской партии растворились в этой люмпенской массе, уже полностью подчиненной партийному аппарату. И даже наивная проповедь философии равенства, обращенная к люмпен-пролетариату (см. работу Г. Зиновьева «Философия эпохи») вряд ли могла увеличить «теоретический вес» Зиновьева, точно так же, как и работы Бухарина, отражавшие сиюминутную конъюнктуру расклада социально-экономических сил, а затем обеспечившие и ему столь же гарантированный печальный конец. Новой люмпенизированной партии и ее аппарату меньше всего нужны были интеллектуалы и теоретики, ей нужна была власть (каждому — свой кусочек власти) и вождь, гарантирующий сохранение этой власти. Политика Сталина гарантировала сохранение «пролетарского государства и советской власти» в ситуации спада мирового революционного движения. Что бы ни происходило в мире — СССР будет жить. И именно такая политика более всего устраивала партийный аппарат, получивший реальную власть. В то время этот аппарат, все более и более рекрутируемый из люмпенов, и помыслить не мог о том, что эту власть можно разменять на собственность и большие деньги. Слишком была велика инерция революции. Слишком велико было влияние догмы. Слишком много было в этом аппарате людей, прошедших школу «военного коммунизма», прошедших через гражданскую войну. Российский люмпен 1920-х годов был антибуржуазен по своей сути, и это была самая надежная защита от буржуазного перерождения. Жажда абсолютной власти не мешала и самому Сталину сохранять революционное (хотя и крайне своеобразное) мировоззрение. Партийный аппарат был подчинен жесткой дисциплине и находился под бдительным присмотром ОГПУ. Поэтому проблема термидорианского перерождения партии в тот момент была снята. Можно даже сказать, что она в той исторической ситуации в известной мере была надуманной. Но с большевизмом было покончено. А это означало, что будущее таит в себе неисповедимые возможности и пути. Так начиналась эпоха «державного коммунизма».