Анатолий Божич - БОЛЬШЕВИЗМ Шахматная партия с Историей

В 1996 году в Институте философии РАН под редакцией Б.В. Богданова вышла книга «Был ли у России выбор?», посвященная анализу теоретических взглядов Н.И. Бухарина и В.М. Чернова. В этой книге утверждалось, что в середине 1920-х годов произошел процесс «самообновления» большевизма, связанный с курсом на модернизацию России. Во вступительной статье Б.В. Богданов утверждал: «Большевизм не просто возглавляет этот процесс обновления и модернизации России, но и ставит задачей придать ему новое историческое качество. Это обновление предполагается как одновременное решение еще одной грандиозной задачи — построения социализма, т. е. модернизация мыслится как создание материально-технической и социально-культурной базы для общества социальной справедливости. Этот новый курс большевизма получит название «социализма в отдельно взятой стране». И именно в принятии этого курса, а не в нэпе, рынке и т. п. заключается действительный смысл самообновления большевизма» [465] Был ли у России выбор? Отв. ред. Б.В. Богданов. М., 1996. С. 27. 504 .

Нет смысла доказывать, что этот тезис находится в прямом противоречии со всем тем, о чем говорилось в нашей книге. Никакого «самообновления» большевизма во второй половине 1920-х годов не произошло, был запущен процесс возрождения державных структур при одновременной латентной гражданской войне против крестьянства и крайне волюнтаристски проводимой индустриализации. Большевизм умер, а тот факт, что многие старые большевики до определенного момента были вынуждены участвовать в становлении сталинского «государственного социализма» («державного коммунизма»), являющегося завуалированной и несколько модернизированной формой государственного капитализма, не может сам по себе подтверждать тезис о «самообновлении большевизма». Тем более что сегодня известно о случаях сопротивления достаточно большого числа большевиков проводимой Сталиным политике.

Большевизм, несомненно, был чисто русским феноменальным явлением, появление которого было обусловлено уникальностью социально-политической и экономической ситуации в России на рубеже XIX и XX веков. Большевизм прожил сравнительно короткую жизнь, около двадцати лет, проделав путь от «литературной группы», кружка радикально настроенных революционеров- интеллектуалов внутри российской социал-демократии, через жестко структурированную партию рабочих и революционных интеллигентов с четко очерченными нормами внутрипартийной демократии, к массовой партии, в которой представители «раннего большевизма» составляли уже явное меньшинство. После октябрьского переворота 1917 года, в силу объективных причин, партия большевиков стала основой государственно-административного механизма управления. Но одновременно очень быстро стали меняться ее социальный состав и структура. Такие партии ныне принято называть тоталитарными, однако большевизм умер еще до оформления тоталитарной системы. Социальной базой последней стал люмпен-пролетариат. И никто более не подходил на роль вождя российского люмпен-пролетариата, как Иосиф Сталин. Ибо он сам был люмпеном, плоть от плоти социального дна Российской империи. Но это был люмпен, прошедший суровую школу революционного подполья, и, кроме того, умеющий думать. Хотя сам характер мышления Сталина требует своего строгого анализа.

Еще в 1970-е годы на Западе была опубликована работа Франца Марека, состоявшего какое-то время в австрийской компартии, которая называлась «О складе ума Сталина».

Марек утверждал, что для Сталина характерно манихейское, дуалистическое восприятие мира: «Сталин в своей логике всегда исходил из четко очерченной определенной посылки. Отсюда и неизбежность заключения: или- или, третьего не дано… Или вместе с Советским Союзом против оппозиции, или с оппозицией против Советского Союза. Или построение социализма в одной стране, или же отказ от власти, поскольку те, кто оспаривает возможность построения социализма в одной стране, ставят под сомнение закономерность Октябрьской революции… Никаких промежуточных звеньев или других возможностей, а сами теоретические проблемы допускают лишь возможность ответить — да или нет. Чем сильнее манихейское противопоставление, тем неизбежнее упрощение, схематизация, вульгаризация. Простые фразы, ограниченный словарь, иногда анекдот («пример») или литературный персонаж, живая метафора, но постоянно одно и то же, с постоянно долбящим в одну точку заключением»1. Сталин (не без помощи Бухарина) создал собственную схоластику, парадоксальным образом замешанную на упрощенной до предела гегелевской диалектике: «В основе сталинских упрощений лежит полное отождествление законов общественного развития с законами развития природы. Диалектический материализм — это мировоззрение партии, годное для познания и объяснения всех природных явлений; исторический материализм — это применение диалектического материализма к социальным явлениям и истории». Во всех проявлениях жизни — согласно сталинской логике — содержатся определенные закономерности. Но это невероятным образом согласуется с крайне волюнтаристским тезисом: нет таких крепостей, которых «большевики» не могли бы взять. В сталинской схоластике фатализм переплетен с самым крайним волюнтаризмом. Об этом писал Бертольд Брехт: «Революции выводятся из метафизики. Они осуществляются потому, что старое уступает место новому, и только то, что рождается и развивается, — несокрушимо. Все зависит от всего, а развитие идет какими-то скачками, граничащими с чудесами» [466] История марксизма. Т. 3. Ч. 2. От кризиса 1929 года до XX съезда КПСС. Вып. 1. М., 1984. С. 87. .

Франц Марек констатировал: «Сталин уложил марксистскую теорию в прокрустово ложе русской реальности и свел ее к официальной идеологии. Реальность «перегонялась» таким образом, чтобы подходить к теории, а теория, в свою очередь, мистифицировалась, чтобы зачеркнуть и прикрыть все противоречия и конфликты. То, что утверждалось теоретически, должно было немедленно превращаться в фактическую реальность; то, что было фактом, должно было немедленно соответствовать теории». [467] Там же. С. 89. Тем самым происходит трансформация идеологии в миф.

Сталинская идеология «официального социализма» удивительным образом все более и более напоминает религию, только место веры в Бога занимает вера в вождя и в светлое коммунистическое будущее. Идеологический аппарат партии все более и более вынужден обращаться к системе традиционных ценностей, к патриотическим чувствам, к историзму массового сознания, чтобы хоть в какой-то степени воссоздать социальную психологию «державности». Но одновременно этот же аппарат тиражировал «пролетарский» масскульт, воспевал традиции революционной борьбы (правда, очень избирательно), апеллировал к «классовой сознательности». Столь противоречивые тенденции можно было объединить только на основе мифотворчества. Сталинская эпоха — это эпоха мифов. И эта официальная мифология удивительным образом адаптировалась к массовому сознанию, ибо город — ская социальная масса рекрутировалась из вчерашних крестьян, которые нуждались в вере. Это был советский вариант массового общества.