Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6370 ( № 18 2012)

Этот местный контент, при всей своей уникальности, естественно, локален, быстроисчерпаем и соответственно поднимает пустую породу. Поэтому здесь крайне важна открытость региональных границ как редакторская политика издания, после чего только оно становится национальным. Это можно увидеть на примере "Урала", к этому тяготеют "Бельские просторы". Но всё это локальные точки, не имеющие системного характера. В изданиях могут появляться маститые и не очень авторы из другого региона, из столицы, но они воспринимаются как занесённые ветром.

В идеале нужна общая база, общая ассоциация провинциальных литературных изданий, которые бы стали единым поясом, скрепляющим национальное культурное пространство. Эти литературные очаги в провинции должны помочь преодолеть общий москвоцентризм литературы и в то же время местническую узость, налаживая горизонтальные пространственные связи. Например, архангельский автор мог бы беспрепятственно публиковаться во Владивостоке, Калининграде - и наоборот. Этот круговорот стимулировал бы бурление литературной жизни в провинции и благотворно сказался бы и на столичной литметрополии, которая сама всё более локализуется и становится провинциальной. Плюс это отразилось бы и на развитии национальных литератур, которые через региональные журналы, через стимулирование переводческой базы вновь вернулись бы в общероссийский контекст, причём не по какой-то квоте.

Всё это не так уж и утопично. Конечно, в первую очередь нужно опять же попросить денег: поддерж[?]ка региональных литературных журналов должна стать обязательным разделом государственной культурной политики. Это так же важно, как и поддержка библиотек.

Не секрет, что большая беда литературных журналов - малые тиражи, проблемы с распространением. Поэтому у изданий должны быть полноценные электронные версии, причём не только автономные, но объединённые в общую сеть по типу существующего "Журнального зала". В этом им бы и могло помочь государство.

Ну и, конечно, главное, чтобы сами они были готовы к общению, диалогу. На мой взгляд, это очень перспективный пласт литературного ландшафта, который пока что плохо осваивается, слабо культивируется, местами зарастает сорняками, но в то же время, как под парами, напитывается силами.

Андрей РУДАЛЁВ, СЕВЕРОДВИНСК

От пошлости к наглости

ЛИТПРОЗЕКТОР

Игорь ПАНИН

Гришковец - мужчина, приятный во всех отношениях. Вернее, таким он хочет казаться окружающим. И в некотором роде ему это удаётся. Никто не будет спорить с тем, что армия его поклонников действительно велика. Беда в том, что аппетиты у него - как у старухи из "Сказки о рыбаке и рыбке". Уж не хочет он быть просто актёром, желает - драматургом, прозаиком, публицистом и вообще властителем дум. О том, какого качества тексты выдаёт этот "властитель", можно судить по любой его книжке - все они написаны суконным языком, претенциозны, часто нелепы, откровенно скучны. Но перед нами - последняя; о ней и поговорим.

"Это четвёртая (четвёртая! - И.П.) книга, основанная на интернет-дневнике Евгения Гришковца. Половина её пришлась на страницу в лайвджорнале, половина - дневник на собственном сайте", - говорится в аннотации. Итак, это публичные дневники, предназначенные специально для широких масс. "Я открыл радость написания публицистики, я понял, что не могу и не хочу расставаться с возможностью её писать", - сообщает Гришковец в своём предисловии. Удивительное, но очень характерное признание - обычно от сочинительства не могут оторваться писатели, которым есть что сказать. Гришковца же занимает исключительно сам процесс письма. Не важно, о чём, важно, что хочется[?] Классическое определение графомании, между прочим. Но не всё так однозначно.

"Перед вами книга, в которой содержатся довольно драматические переживания, сомнения и решения", - пишет в том же предисловии Гришковец. Какого рода переживания и сомнения его терзают, становится ясно с первых страниц. Человек-оркестр постоянно куда-то летит или едет, причём наперекор коварной погоде, которая так и норовит разлучить его с поклонниками или испортить ему настроение. Но наш герой стойко переносит все природные катаклизмы, сохраняя бодрость духа и веру в свой талант. Несколько примеров:

"В Иркутске было яркое осеннее солнце, а в Москве наш самолёт с трудом пробился сквозь низкую облачность[?]" (с. 9). "Я вернулся домой. В Калининграде с раннего утра дождь, дождь и дождь. Серый, безрадостный и какой-то уж очень осенний[?]" (с. 18). "Тихая унылая суббота. Вроде с утра было сухо, а теперь опять дождь, дождь и дождь" (с. 19). "Погода в Киеве отвратительная, ночью был мокрый снег" (с. 29). "Наш дом засыпало снегом" (с. 41). "Калининград встретил горами снега и дождём" (с. 61). И так далее, на протяжении четырёхсот с лишним страниц. В общем, в деревне Гадюкино - дожди. Когда же Гришковец устаёт, вахту принимают персонажи его сочинений: "Второй день пишу рассказ, в котором герой летит из Хабаровска в Москву. Сначала полтора суток не может вылететь из-за задержки рейса, потом очень долго летит".

Всё это крайне беспомощно и заштампованно, но не глупо. Гришковец, конечно, фантастически пошл. Но пошлость - это не обязательно глупость. Это и вполне себе приём. Разве не пошл роман Рыбакова "Дети Арбата"? Сейчас это очевидно, а вот четверть века назад это была книга № 1, за которой гонялись и стояли в очередях. Ловко встроенная в контекст времени, пошлость может запросто восприниматься как искренность. А дальше уже начинается наглость. Менторский тон, поучения. Откровенные восхваления себя, любимого. Впрочем, и наглость не всегда различима, если наглеет воспитанный, улыбающийся, с хорошо подвешенным языком лицедей.

Покоробило Гришковца, как Юрий Шевчук говорил с Путиным (неумно, безответственно, нецивилизованно), не одобряет он поступок Сергея Шнурова, написавшего песню про Химкинский лес (лицемер, лабающий на корпоративах). Но где же гражданская позиция благородного рыцаря Гришковца? Столь смело выступая против лицемерия и безответственности, наш пострел очень даже следит за своим базаром. Он может отпустить абстрактное проклятие в адрес тех, по вине кого не имеет возможности покупать и пить в России свой любимый напиток - "Боржоми", но имён никогда не назовёт. А казалось бы, чего проще - всем известно, кто и по какой причине запретил импорт грузинских вин и вод.

Главное для Гришковца - нравиться. И он, надо отдать ему должное, умеет льстить. Делает это тонко и со вкусом. Ах, какой кошмарный город, какие здесь ужасные дороги, но зато какие замечательные, чуткие и отзывчивые люди! Ой, что за невоспитанный мужлан в третьем ряду, но какая в целом культурная публика! Вот из этого всего и состоит его книга. Плюс портреты самого Гришковца, театральные афиши и обложки его зарубежных изданий. Вот я какой, смотрите и не говорите, что не видели. Легковесно? Да что вы знаете о моей мятущейся, ранимой натуре?