Эдуард Мхом - Борджиа (Borgia). Жгут!

– Верная служанка Лукреции должна потакать ее желаниям.

– Даже греховным желаниям?

– Особенно этим!

– Могу я вам услужить?

– Да, нам нужно умертвить животное.

– Какое животное?

– Лошадь. Старую клячу. Избавить от мучений.

– Как велика ваша лошадь?

– Она размером с мужчину.

– Молодой герцог был отравлен?

– Я не разбираюсь в медицине. Только в людях.

Что проку в вере, если нас убьют? Вера – награда, достающаяся победителю.

Мы приказываем тебе как римский Папа. А как родной отец, я надеюсь, что ты меня ослушаешься.

– Как ребенок?

– Сразу после рождения она была отвратительна. А сейчас – просто прелесть!

Мы еще встретимся. Но только один раз.

Это было слишком легко. Франциск, почему я чувствую себя как царь Приам, открывший ворота Трои огромному деревянному коню?

– Где мой отец?

– Кардинал Борждиа?

– Где моя семья?

– Прячутся в замке Святого Ангела.

– А вы остались, чтобы что-нибудь стянуть?

Рыдайте сколько угодно, Ваше Святейшество, но вы все равно должны мне заплатить.

– Король Фердинанд уже близок к решению.

– А мы близки к краю пропасти!

– Как с тобой обращался Колонна? Как подобает обращаться с кардиналом святой нашей матери-церкви?

– Вообразите, отец: раз в день мне давали лазанью с маслом и сахаром.

Ты имеешь полное право страшиться прикосновения мужчины, но я, прежде всего, твой сын. Позволь утешить тебя, как ты когда-то утешала меня.

Моя супруга ревностная католичка. И хотя она молода и румяна, она никогда не дает мне забыть, что является английской герцогиней и могла бы выйти замуж за Тюдора. Перед моим отъездом из Лиона она сказала: «Верховная королева, – так она себя величает, – приказывает своему супругу, – не королю, – прежде всего, защищать достоинства Его Святейшества. Если ты нарушишь мой приказ, то больше не увидишь моей постели». Этот высокомерный тон, хотя и вызывает досаду, будит во мне желание еще больше угодить ей. Это безумие, но я не хотел бы излечиться от него даже за всю Италию.

У вас есть мать, Бриконе? Значит, вы знаете, за что умираете.

В военное время, кардинал Делла Ровере, мы все должны чем-то поступаться, чтобы что-то приобрести.

– С самого моего приезда в Рим я знал, что являюсь всего лишь спицей в великом мировом колесе. Но Цезарь ваша плоть и кровь! Я бы предпочел тысячу раз умереть, чем отдать сына врагам.

– И где же ваш сын, шехзаде?

Признак настоящего мужчины – не страдания, которые он перенес, а уроки, которые он извлек из страданий.

Принц, если вы не прекратите истерику, я прикажу сделать вас евнухом. Без детородных органов сатана станет наименьшей из ваших бед.

– Отошли Фердинанда обратно к дяде.

– Я думал, вы намеревались использовать мальчика как инструмент давления на переговорах.

– Лучше лишиться тиары, чем еще день слушать его вопли.

Простите, мой друг, я не знаю мусульманских молитв, чтобы направить вашу душу к Аллаху. Пусть ваш бог позволит вам сидеть рядом с сыном.

Одна ночь с одним из членов вашей семьи позволяет мне с удовольствием изнасиловать другого.

– Мы дружим с тех пор, как я учила тебя латыни много лет назад, и все же Хуан не знает моего имени.

– Оно и к лучшему.

– Мой брат, герцог Людовико, желает присоединиться к вам, Испании, Венеции, Мантуи, Сиене и Священной Римской империи.

– Какое совпадение! Именно когда тридцать тысяч вместе с армией короля Фердинанда пошли в атаку на французов на суше и на море, вы вдруг приезжаете и заявляете, что Милан присоединяется к нам. Должно быть, у французов плохи дела, ведь Богу известно, что Сфорца всегда на стороне победителей!

– Чем мы отличаемся от вас, Ваше Святейшество?

– Меня зовут не кардинал Фарнезе, а кардинал Френьезе. Это игра слов. «Френье» на уличном жаргоне означает «лоно». Поскольку я получил красную шляпу через сестру, я – кардинал из лона. Смешно. Глупая зависть.

– Алесандро, это не шутка и не зависть, а прямое оскорбление для тебя и твоей сестры!

– Вот в этом разница между нами – там, где я смеюсь над собой, ты воспринимаешь каждое слово как удар меча.

Напомни нам никогда не обижать тебя.

Ваше Святейшество, я буду отражать вас, как мои доспехи отражают солнце.

– Где ваш отец?

– Его здесь нет, но мы подготовили для вас покои.

– Где – здесь? Где он?

– Я не знаю.

– Я спрашиваю еще раз, и если в ответ услышу «я не знаю», прикажу казнить вашего брата. Где Папа Александр шестой?

– Я не знаю.

– Я больше не девственница. Твой брат Хуан овладел мной.

– Изнасиловал?

– Нет.

– Ты сама ему отдалась? Как ты могла! Разве я тебе не рассказывала, что он сделал со своей женой?

– Да-да, сейчас не время для нотаций. Моя жизнь кончена, отец отрекся от меня. Я мертва, Лукреция, мертва!

– Да нет, глупая! Ты не мертва, пока не умрешь.

– Она так быстро растет, наша Лаура. Мы должны папским эдиктом поверить всем дочерям вечно оставаться невинными.

– Я тоже дочь. Хотел бы ты, чтобы я была невинной?

– Евреи приносят чуму.

– Чуму приносят беженцы, скопившиеся в еврейском квартале.

– Я имел в виду духовную чуму.

Любовь – та война, в которой у меня не было побед.

Я взвешиваю свои слова, часто фальшивые, чтобы получить то, что мне нужно.

Беда Борджиа в том, что их дети тоже истинные Борджиа.

– Мне сказали, что в монастыре есть сестра Лучия, у которой появились на теле стигматы. Увидев ее страдания, Лукреция укрепилась в своем намерении стать монахиней.

– Это Лючию осмотрит врач. Узнав, что раны на ее теле всего лишь умелая подделка, Лукреция изменит свое решение.

– Но что, если раны действительно чудо Господне?

– Наш врач поставит тот диагноз, который потребуем поставить мы. Есть правда, но под ней есть еще более глубокая правда. Нашей дочери не нужны ни притворные слова, ни фальшивые раны. Ей нужен друг. Сможешь ли ты стать ей таким другом?

– Папа приказал моему брату исповедаться и очистить душу в надежде получить трон Неаполя. Я намерен перехитрить Хуана: его исповедь буду слушать я.

– Но ты еще не священник.

– Чтобы получить прощение, надо пообещать больше не поступать дурно. Прекратит ли Хуан поступать дурно? Особенно, если станет королем?