Эдуард Мхом - Рим (Rome). Жгут!

– Она принцесса царской крови. Коснись ее и ты умрешь.

– Ну я же не дурак. Я просто говорю, что она меня хочет!

– Нет причин, чтобы болела твоя совесть. Мы делали только то, что должны были делать.

– Думаю, Сатурн сказал то же самое после того, как пожрал своих детей.

Уверяю тебя, брат, если я еще когда-нибудь услышу, как твое имя склоняют вместе со слухами о предательстве, я отрублю эти пухлые розовые руки и приколочу их гвоздями к дверям сената.

Цезарь сорвал осаду и утопил в крови войска Птолемея. Он цел и невредим и повелевает всем Египтом. Ну что за гениальный мужик, а?!

Ты знаешь, что они спят стоя? Слоны. Потому что если лягут, то снова встать уже не смогут.

– Веселей! Мы живы!

– Ну да, мы живы.

– А пока есть жизнь, есть и надежда.

– Боюсь, если чего мы и достигли, друг мой, так опровергли эту старую пословицу.

– Как называется человек, просивший пощады?

– Уверяю тебя, матушка, я понимаю, что мне нечем гордиться, об этом нет речи. Если уж я не покончил с собой по правилам чести, то тебе придется смириться со мной таким, какой я есть.

– Поэзия может подождать.

– Не стоит ей ждать слишком долго. Стихи – удел юных, ты не согласен?

– Зачем шапочка?

– День искупления.

– Сегодня что ли?

– И ты еще зовешь себя евреем?

– Ты что, стал мои ребе?

Я и не представлял, насколько мне не хватало тебя, мрачно расхаживающей по дому.

– Он пылок. Это меня согревает.

– А не зажечь ли больше светильников, чтобы согреться?

– Мертвый?

– Похоже на то.

– Что это было?

– Я его убил.

По воле сената и народа наш любимый отец, Гай Юлий Цезарь, провозглашается диктатором. Пожизненно. Далее: пятый месяц года отныне именуется в его честь июлем.

– Имена имеют определенный вес, верно?

– Назови кота рыбой, но плавать он не научится.

Плебеи обожают глядеть на драки себе подобных – обходится дешевле театра, а кровь самая настоящая.

– Так ты неплох, говоришь?

– Неплох? Я могу добиться оправдания Медеи!

Если бы ты тогда сказал мне, что намерен пойти в Рим, попросил бы у меня клятву верности, то я бы принес ее. Я бы, конечно, подумал, что ты сошел с ума, но все равно поклялся бы тебе в верности, потому что видел в тебе моего отца. Но ты не спрашивал меня о моей верности тебе. Ты потребовал ее под угрозой оружия. Я ничему не изменял.

– Опомнись! Ведь на каждой стене ты нарисован с ножом у моего горла! Я был бы дураком, если бы не придавал этому значения.

– Только тиранам нужно страшиться тираноборцев! А ты ведь не тиран! Ты сам столько раз говорил мне об этом.

Ему нельзя было подниматься, тем более садиться на лошадь. Теперь все его раны раскрылись как кровавые цветы.

– У меня нет желания сражаться на арене, Цицерон, приходится ублажать народ на другой лад.

– Ну построй что-нибудь еще, храм какой-нибудь, убей кого-нибудь – народ радуется буквально всему!

Мы столько лет вместе, а ты все еще удивляешься, что я способен сам завязывать себе ремешки на сандалиях.

– Вот странно!

– Неужели?

– С чего это вдруг? Она же меня ненавидит.

– И я тебя ненавижу. Это же дружбе не помеха.

– Прислушайтесь. Почему такая тишина? Тиран мертв, народ же должен радоваться. Где же ликующая толпа у ваших дверей? Где же возгласы о свободе?

– Народ боится перемен. Уныние вполне естественно.

– А если мы не захотим мира с тобой?

– Если не будем друзьями, значит, будем врагами, и я пойду на все, чтобы вас уничтожить.

– Он вульгарный зверь, и без Цезаря он сам себя сведет в могилу. Он гость в моем доме!

– Он не в доме, он на улице.

– И ты, мама!

– Прошу, вразуми своего сына. Он со своими друзьями должен покинуть город. Я не могу гарантировать им безопасность.

– Не надо так радоваться! Ты лжец. Ты нарушил клятву и поднял восстание. Вот и всё! То же самое мог сегодня сделать и актер.

– Ну тогда хорошо, что это сделал я, иначе ты бы сейчас на коленях отсасывала у этого актера.

Рим – для сраных римлян!

Торговля – основа гражданских отношений.

– Не хочешь получить искупление, центурион?

– Искупления нет.

– Право на искупление есть у всех, Люций. Даже у тебя.

– Что вы тут делаете?

– Дышим коноплей.

– Я это заметила. Из-за вас весь дом провонял! В будущем, делайте это на улице.

– Да, мама.

– Ты вчера поздно вернулся.

– Дела.

– И ты по делам напился, проблевался и полез ко мне.

– Не похож на торговца.

– Ну, мы все не похожи на тех, кем являемся.

– Скажи, а тебе понравилось спать с моей женой?

– Что?!

– Ты же поэтому мне не рассказал! Потому что ты спал с ней!

– Те переходишь границы.

– Ты спал с моей женой? Я задал вопрос!

– Уйди с дороги.

– Я задал вопрос!

– Какая разница, что я скажу? Ты мне не поверишь.

– Если скажешь правду, я поверю.

– Варен, клянусь костьми матери, между мной и Необи ничего не было. Ничего. Никогда.

– Я тебе не верю! Говори правду!

– Ладно, я спал с ней, ясно?! Спал! И еще половина мужиков со всего холма! Только ты уходишь – опаньки! – ноги врозь и очередь у ворот!

– Это слова Марка Тулия Цицерона! «В юные годы я защищал нашу республику, и в старости ее я не брошу. Я искренне благодарю Марка Антония, который предоставил мне такую многообещающую тему для обсуждения. Я обращаюсь лично к тебе, Антоний: постарайся выслушать меня как… как… э-э…»

– Продолжай.

– «Постарайся выслушать меня как трезвый и умный человек, а не вдрызг пьяный, помешанный на сексе урод. Ты, конечно, много достиг. Редко кто может похвастаться банкротством, еще не достигнув почетных годов. Ты принес нам войну, чуму и разрушение. Ты для Рима как Елена Троянская, но. но все же.»

– Продолжай.

– Продолжай!

– «Женская роль всегда подходила тебе как нельзя лучше».

Признание незаконно без пыток.

– Не падай духом, ты же еще жив!

– Очень надеюсь! Потому что если это загробная жизнь, то я ожидал большего.

– Что прикажете делать?

– Не знаю. Сделай что-нибудь! Отрежь ей лицо!

– У тебя нет опыта, нет связи.

– Зато у него есть армия!

Мне очень нравятся наши беседы в редкие моменты, когда ты не обкуренная.