Серей Палий - Фантастика 2008

«Надо поблагодарить Еву, — подумал он. — Рассказать ей, объяснить — вдруг получится? Хотя вряд ли. Может быть, она поймёт, но не поверит — это точно».

Никто бы не поверил. Не существовало точных слов, чтобы описать, что он чувствовал — любая попытка обернулась бы еще одной интересной историей. Даже для него самого… Сознание цинично подсовывало диагнозы типа «эйфории», «просветления» или «нирваны», он не нуждался в этих старых уловках. Он больше не хотел убегать и прятаться.

Он был абсолютно свободен — и одновременно в вечном рабстве у пути, который только что выбрал. Он был счастлив, как тысяча влюбленных — и при этом неизлечимо одинок. Мир, который раньше казался плоским, без выхода и перспектив, — этот мир обрёл бессчётное количество граней — и утратил что-то, что можно назвать покоем. Или судьбой.

Сумбурное объяснение, нечёткие инструкции — но Влад привык к такому.

© Рассел Д. Джонс, 2007

Если бы я писал мемуары, начал бы их так:

«Светка мечтала полететь на Марс. Говорят, там цветут яблони… И груши цветут, и одуванчики. А мне хотелось сделать ей приятное. Пусть даже ради этого придется рискнуть жизнью…»

Или вот так:

«Стать фаербольцем — большая удача и суровое испытание. Кандидатов отсеивают так строго, что лишь один из двадцати попадает в списки. А до завершения контракта невредимыми доходят и вовсе единицы…»

Да, именно так стоит начать. Так я дам понять читателю, что до знакомства со Светкой, или до того момента, как я стал фаербольцем, жизнь моя была скучна, как рельса подземки. Но потом я сделал свой выбор — и все заверте…

На самом деле быть фаербольцем не сахар. Говорят, раньше на эту работу приглашали актеров: они кричали и стонали весьма профессионально, а молили о пощаде так, что даже инквизитор бы заслушался. Но потом актеры как-то сами собой повывелись. Теперь мы за них.

— Повернись боком, — скомандовала Светка, макая ватную палочку в хорошо разогретую ранозаживляющую мазь.

Светка давно уже оставила надежду отговорить меня от этой работы. К тому же платили за каждую смену хорошо — сто зеленых и одну красную. Если везло и меня убивали с особой жестокостью — красных давали целых две. Правда, и восстанавливаться потом приходилось дней пять, не меньше.

— Ай-ай-ай! — взвыл я, когда огнедышащая мазь коснулась ожога под лопаткой. Светка подула. Она очень нежно это делает, поэтому через пару минут я страдальчески взвыл снова. Светка подула еще раз, улыбнулась украдкой.

Психосоматический ожог хоть и заживает быстрее, чем реальный, но болит, зараза, точно также. Помню, однажды в меня выпустили обойму резиновых шариков — дома насчитал сто шестнадцать мелких синяков и один большой. И неделю ходил пятнистым красавцем. И хоть бы один синячина сошел раньше времени!

Я скосил глаза на Светку. Как всегда после смены, окружающий мир казался мне до странности выпуклым, ярким, живым. Светка была очень красивая. Тонкая кожа, персикового цвета щека с легким пушком. Игривый рыжий завиток надо лбом. Я даже забыл заорать, когда она принялась мазать клеем царапину на плече.

Едва последний мазок лег на кожу, я чмокнул свою рыжую лекарку в висок и пошел на кухню. По привычке открыл сейф, пополнил шкатулку и залюбовался своим богатством. Сквозь прозрачную крышку была видна красивая, толстая стопка зеленых кредиток. Красных — поменьше. Синяя и вовсе одна. Надо ее переложить куда-нибудь подальше, чтоб не вводила во искушение. Я захлопнул дверцу сейфа.

— Еще что-нибудь из еды осталось? — громко спросил я, открывая холодильник. После смены всегда жутко хочется жрать. Не есть, а именно жрать — чавкая, громко сглатывая, облизывая пальцы, роняя капли соуса на рубашку и пачкая манжеты.

Светка уже сложила лекарства в банку и теперь стояла в дверях. Я алчно пожирал салат пальцами прямо из пластикового контейнера. Салата, правда, было мало, но в углу холодильника я приметил пару засохших бутербродов. Они явно ждали меня.

— Денег нет, — сказала Светка. — Есть нечего.

— Но ведь Марс, рыбка моя! Мы же мечтаем об этом, правда? Марс не ждет!

— Марс подождет. Есть нечего, — грустно повторила Светка.

— Завтра принесу, — пообещал я и засунул в рот бутерброды. Дождался, пока она выйдет из кухни, и сунул руку за холодильник. Где-то тут у меня была припрятана почти полная бутылочка энергетика. Мне после работы очень нужна энергия. Жизненно нужна. Бульк.

Пустую бутылку я сунул обратно за холодильник — утилизирую, когда Светка уйдет.

А она часто уходила. Работы в городе женщине не найти, так что чем она занималась — одни бог ведает. Бродила, наверное, где-то. Мне после смены бродить совсем не хотелось. Хотелось валяться перед телевизором и смотреть фаербольные игры. Теперь я зритель, мне хорошо, мне тепло и комфортно, а они пусть мучаются.

Большинство фаербольцев не знают коллег в лицо, это не принято, но кое-кого я уже научился различать. Вон тот, с гребнем вдоль спины — Санчос. Черноволосый громила, машет булавой во все стороны… но только я в курсе, что руки у него переломаны в трех местах. Давно работает. А вон девица в майке с надписью DONT TOUCH MY TAIL. В жизни-то она — тщедушная замухрышка, пройдешь мимо — не оглянешься, но тут просто амазонка, и дерется здорово. Сверхплоский пятиметровый экран телевизора позволял рассмотреть каждый сантиметр ее кожи.

Ага, заметил я, похоже, обожгли нашу амазонку неслабо. И синяк неплох. Несколько дней будет прикладывать лед к коленке. А вот еще рана на локте — стрелой попали, что ли? Два раза минимум, и оба навылет. Плотно бьет клиент, видно, мастер. Оп! Девица упала ничком, ткнулась носом в болотную жижу. Клиент встал над нею, дьявольски хохоча (и откуда они набрались этих пошлых штампов?), и вонзил пику в спину своей жертве. Да еще ногой на шею наступил. В глазах — только их и было видно в прорезь шлема — читалось превосходство. И ненависть — жгучая, как свежая горчица — ко всему бабскому роду. Должно быть, развелся клиент недавно. А теперь, прикинул я, амазонке пара десятков зеленых перепадет сверх тарифа — за глумление над «телом». Все честно.

Первое время, когда я только начал работать фаербольцем, Светка то и дело твердила, что это гладиаторские бои, древность, что это нецивилизованно, жестоко и вообще мерзко. Я сначала спорил, потом уже просто ухмылялся. Нет ничего плохого в том, что богатенькие бездельники хотят поразвлечься: устроить облаву на виртуальных человечков, перестрелять их по одному или всем скопом, резать их плазменными резаками или жечь фаерболами. И нет ничего плохого в том, что каждый виртуальный человечек потому и интересен, что на самом деле он — живой, настоящий, оплетенный миллионом датчиков, как куколка капустницы — сидит в кресле программного центра и кричит от настоящей боли, потому что все, что происходит в плоском фаербольном мире для него — реальность.