Борис Зайцев - Дневник писателя

Перелистываю книгу, Шингарев. Типический земский врач. Он и был сначала врачом, но, оказывается, не так просто и это выходило. «Я бросил свои первоначальные планы отдаться науке, которая меня притягивала, и пережил свой первый кризис, бросив занятия ботаникой и поступив на медицинский факультет, чтобы уйти в народ врачом. Отвергнув второе искушение — остаться при клинике у Остроумова, я пошел даже не земским врачом: я думал, что это отдаляет от народа по положению, а просто вольным врачом».

Очень, очень далеко от теперешних настроений, от жизни нашей, где только и видишь личный расчет, свою выгоду — мы просто отвыкли от некоторых слов. Но ведь в этом большое душевное здоровье, сила и вера — разве мало? Служение — разве так плохо?

Шингарев позже как раз стал политиком — так вышло, оказалось нужным, и занял большое место в Думе, рядом с Милюковым — но и там всю силу и уменье отдавал народу. «Народ» замечательно его поблагодарил. Сначала выбрал в Учредительное собрание, а потом пристукнул в палате больницы. Разумеется, Шингарев знал, на какую опасность идет, являясь в это трагикомическое собрание, и его отговаривали ехать, но он не такой был человек, чтоб укрываться. Тьму русских низов знал отлично, но считал: раз выбрали, надо пример показать. Что же, и показал! Бывает безумие умнее ума.

Лицо Кокошкина очень хорошо знаю, легко вызываю его в памяти. Некогда держал у него экзамен в Московском университете. Большое впечатление произвела тогда его любезность, элегантность, выхоленные руки и длинные, полумесяцем, усы. Я ему что-то довольно длинно рассказывал.

Он не без изящества наклонял голову, и мне нравилось, как покачивались кончики его усов. Встречал его и позже, во взрослом состоянии. Он был очень просвещенный и воспитанный человек, любил литературу. От него пахло духами, говорил он слегка шепелявя, вообще барин, с европейским оттенком. Очень много трудился, как и Шингарев, был членом Государственной думы, членом Центр<���ального> ком<���итета> партии, потом выбрали его в Учредительное собрание… И тоже друзья не советовали ехать. И тоже в ту самую ночь, как и Шингарева, в той же больнице, усталого и отдыхавшего, убили на всякий случай и его. Произошло это 6 января 1918. — Вечная память.

Николай Николаевич Щепкин — москвич, слегка смахивавший даже и на ярославца: круглое, бойкое в нем было, лукавое и язвительное. Вообще же, крайне почвенное. Еще бы, Москва его породила! Знаменитый актер Щепкин, московская слава, приходился ему дедом. Сам Н.Н. любил говорить «моя Москва», и он в Москве этой всю жизнь прожил, в доме на углу Неопалимовского и Трубного переулков. Живой, подвижный, он в Москве хозяйничал, как в имении или торговом деле. Был гласным Думы, принадлежал к тем патриотам города своего, кто каждый камешек знает, для кого «состояние московских мостовых» было частью жизни, или «московская ассенизация», «рублевский водопровод». Я и помню его в городской думе, он на кого-то нападал (чуть ли не на вялого, барственного князя Голицына) — говорил очень вкусно, по-московски, не книжно, со знанием дела и все язвил, язвил…

Можно ли было тогда думать, что вот так он кончит? Казалось, строить бы ему новые трамваи, может быть — метрополитен в Москве, замащивать Смоленский бульвар гранитной брусчаткой — а пришлось увидеть подвалы чеки, лечь на Калитниковском кладбище в братскую могилу. Надо сказать: Николай Николаевич знал, за что умирает, и в его гибели не было ничего неожиданного. Он возглавлял крупную противо-большевицкую организацию. И вероятно, хозяйствовал в ней так же толково, деловито, как и в городской думе. Только противник оказался не тот…

С ним вместе легли братья Астровы {25} 25 Астров Александр Иванович (1870–1919) — выдающийся ученый-гидравлик, профессор Императорского Московского технического училища, вице-президент Политехнического общества; Астров Владимир Иванович (18717-1919) — юрист, мировой судья в Москве, в 1919 — инспектор по финансовой части Центрального союза потребителей. Расстрелян по делу «Национального центра» вместе с сыном Борисом, студентом, служившим для поручений при Московском окружном артиллерийском управлении. , Владимир (мировой судья и гласный Думы) и Александр (профессор Императорского Технического училища). Бедный Владимир Иванович, пришлось ему видеть и смерть собственного сына Бориса, студента. Эта семья Астровых всей Москве была известна; и тоже они москвичи коренные, чистейшие и безупречнейшие люди. У меня еще от молодости осталось неопределенно светлое, но прочное впечатление от имени Астров.

Алферовы {26} 26 Алферов Александр Данилович (1862–1919) — педагог, методист по русскому языку и литературе. В 1896 г. вместе со своей женой Александрой Самсоновной, урожденной Коссович, открыл в Москве частную женскую гимназию. В 1908 г. избирался от партии кадетов в Московскую городскую думу. Автор более 40 работ по истории и теории литературы, по методике преподавания русского языка. После 1917 г. супруги организовали на базе своей частной гимназии детскую колонию под Москвой, в Болшеве, которая в апреле 1919 г. Московским отделом народного образования была преобразована в показательную школу 1-й и 2-й ступеней. Алферовы без суда и следствия расстреляны в сентябре 1919 г. — известные педагоги. Была в Москве такая «Алферовская гимназия», тоже со славою прочной, неподкупной — их убили вместе, мужа и жену, мужа на глазах у жены.

Длинен перечень убиенных в этой книге. Люди московские, вятские, уфимские, одесские, симферопольские — все проходят горестными тенями. Многие из них бойцы действительно, другие случайные, третьи просто «безвинно умученные», вроде симферопольского Шнейдера, толстого и добродушного «Франчика», убитого матросами в 1918 г. просто так… не из-за чего — скольких тогда не из-за чего перебили?

Еще смотрит на меня Виленкин {27} 27 Виленкин Александр Абрамович (1883–1918) — юрист, офицер. Отличился в боях. Георгиевский кавалер. Член Конституционно-демократической партии, в 1917 г. присоединился к Народно-социалистической партии. С октября 1917 г. — председатель Московского союза евреев-воинов. 29 мая 1918 г. арестован ВЧК. Находился в заключении в Таганской тюрьме. Расстрелян в начале «красного террора» 5 сентября 1918 г. В камере на стене остался написанный им перед казнью экспромт: «От пуль не прятался в кустах. / Не смерть, но трусость презирая, / Я жил с улыбкой на устах / И улыбался, умирая». в гусарской форме, щеголеватый, стройный, еврей — русский патриот. Я его знавал и в штатском, он в Москве был помощником присяжного поверенного, вращался и в литературном кругу. Ушел на войну. Воевал хорошо, получил отличия, а потом геройски боролся с большевиками. В последнем письме близким писал: «Я погибаю за то, что люблю свою родину, люблю ее больше себя, больше своей семьи…»