Олег Попцов - Аншлаг в Кремле. Свободных президентских мест нет

Я все время задаю себе вопрос, не есть ли мои размышления, опасения — продукт фантазий или незнания истинности происходящего? Парадоксально, но я очень бы хотел ошибиться и получить подтверждение своим заблуждениям. Но, увы, истина остается истиной: я прав. И от таких мыслей не спасает реплика: «Это как посмотреть… что считать успехом, а что и не успехом…»

Итак, по порядку.

В самом начале мая Путин высказывает неудовлетворенность темпами экономического роста, заявленных правительством. 4,0 % роста, если не смехотворны, то оскорбительны для такой страны, как Россия, которая устами президента постоянно заявляет о своих претензиях на прорыв. Вместо этого мы продуцируем отставание. На постсоветском пространстве по темпам роста нас обгоняет Казахстан, Узбекистан и Туркмения. Мы продолжаем «кичиться» своими рыночными успехами, а результат издевательски скудный.

Президент возвращает на доработку план экономического развития страны. Правительство берет под козырек, но от идеи удваивания темпов роста, предложенных президентом, отказывается. Пересчет, сделанный правительством, повышает долю роста ничтожно — 0,6 %. Как говорят в несветском мире, президента «умыли», и он смолчал.

Есть ли неиспользованный ресурс повышения темпов роста страны? Есть, и он внушителен. Его составляющая — в развитии регионов. Возвращение к концепции: сильные регионы — сильная Россия. И, прежде всего, пересмотра правительственной концепции в распределении налогов. Сейчас это 37 % регионам и 63 % центру.

Что интересно: перераспределение налогов в такой пропорции возможно в период очевидного роста. Ибо некая централизация и усиление бюджетных возможностей центра необходимо для выравнивания курса развития методом целевых программ. Но у нас все наоборот. В России некий вариант мнимого подъема или роста есть, а развития нет. Все стоит, работает только сырьевой сектор. И он, кстати, без развития геологических изысканий в нефтяной и газовой отрасли в этом направле-нии мы имеем самый низкий за историю своего существования уровень.

Только вливание в регионы, создание многовариантного производства, освоение и внедрение новых технологий могут обеспечить стране экономический рывок, который России потребен, как воздух.

Увы, когда президент в качестве норматива роста предлагает показатели Португалии, его нельзя в этом упрекнуть, такова реальность экономического состояния России. В этом случае и масштаб рывка соответствующий. Не учитывать, что речь идет о стране, которая некогда ставила задачу догнать и перегнать по производству стали, угля и по ряду других экономических показателей Соединенные Штаты Америки, ныне нереально.

Разумеется, что память об этих претензиях, политических амбициях убывает. Сходит на «нет» поколение, жившее по нормам ударных пятилеток. Еще существуют их дети, но они тоже на пороге преклонного возраста. Путин это понимает, поэтому он говорит об амбициях, без которых нет великой нации. Ссылка на Португалию, возможно, и не самая удачная, но она попала в цель и уязвила государственников. Но, что поразительно — ответная реакция правительства. Она пересмотрела заниженные цифры роста и повысила их на 0,6 %, таким образом, утвердив рост почти в два раза меньший, чем в Португалии.

И опять устами Михаила Касьянова озвучивают курс, исключающий какие-либо рывки, только постепенность в духе сдержанной эволюции.

Еще раз повторимся: мало знать законы развития экономики. Надо знать страну, в пределах которой вы утверждаете эти законы. С начала 90-х годов, иначе говоря, весь десятилетний период реформ исполнительная власть демонстрировала удручающее незнание собственной страны. И еще одно интересное наблюдение. Когда речь шла о демонтаже, а, проще говоря, разрушении прежних принципов управления промышленностью, сельским хозяйством, наукой, образованием, культурой, собственностью, наконец, младореформаторы не хотели даже слышать об эволюционном подходе и постепенности перехода.

Чем и как объяснялся стремительный темп приватизации ее идеологом Анатолием Чубайсом? Мы должны спешить. Почему? Чтобы не было возврата назад, к социалистическим нормам. Страх перед коммунистами был действительно всеобъемлющим. Уже в какой раз экономику подменила политика. Отрицая социализм, реформаторы действовали в пределах его догм.

Где ты был 19–21 августа 1991 года? Эти даты — времен попытки государственного переворота в СССР. Такой вопрос чуть было не оказался в кадровых анкетах. Разрушение социализма шло революционными методами. Государство лишили собственности, однако, поспешность процесса приватизации не позволила выявить активного, состоятельного и профессионального собственника. Продуктивность нового собственника в подавляющем большинстве оказалась малоэффективной. Новые технологии не внедрялись, рабочие места сокращались, производство встало.

Любопытная ремарка. Реформаторы заговорили о постепенности, эволюции реформ, когда стало понятно, что концепция реформ оказалась несостоятельной. Обнищание большинства населения произошло мгновенно, в результате тех же реформ, а вот благополучие, как утверждали авторы, случится много позже. Повезет тому, кто доживет. Такова была философия управления страной. И, если обнищание было массовым, то состоятельность и даже достаток средней руки будут явлением сугубо индивидуальным.

В 1992 году на мой вопрос, что же делать с теми, кто не впишется в эту формулу реформ, усталый и раздраженный Егор Гайдар ответил: «Социализм породил массовое иждивенчество. За все и вся отвечает государство. Вы согласны со мной?» С этим было трудно не согласиться, и я кивнул головой: «Да, это так. Такова была концепция развития. Коллективизм был нормой».

«Вот и хорошо! Теперь — эпоха частной собственности. Эпоха индивидуализма. И вписаться или не вписаться в реформы — это их проблемы. Их, а не государства».

В ходе подготовки президентских выборов 2000 года окружение Е. М. Примакова, его ближайшие соратники, попросили меня встретиться с ним и попытаться переубедить не выходить из игры.

Я согласился, хотя предупредил: успех маловероятен. Я тоже был против идеи Примакова сойти с дистанции, хотя чисто психологически понимал его состояние. Итак, мы сидим друг против друга в его офисе. Неожиданно он спросил меня: «Хотите что-то выпить?» От спиртного я отказался. И сказал: «Если можно, кофе».

Лицо Евгения Максимовича привычно непроницаемо. На мой «дежурный» вопрос о самочувствии отвечает, почти не задумываясь: «Все нормально. После операции ежедневно проплы-ваю свой километр. Так что, тьфу-тьфу, — он стучит костяшками пальцев по столу, — все в порядке».