Олег Попцов - Аншлаг в Кремле. Свободных президентских мест нет

Нельзя сказать, что этот телефонный звонок озадачил Степашина, взволновал. Скорее, наоборот, он все эти дни ждал его и предчувствовал, что он обязательно последует. Всего неделю назад он покидал президентский кабинет в Кремле с чувством одержанной победы. Он вроде бы убедил Ельцина, и тот услышал его.

И вот 14 августа 1999 года, новый вызов к президенту, в Завидово. Ельцин ждал его на крыльце, что само по себе уже не предвещало ничего хорошего. Рукопожатие было, скорее, безразличным, нежели приглашающим. Президент воздержался от каких-либо слов. Они сразу прошли в кабинет, где их ждали Аксененко, Путин и Волошин. Как скажет потом Степашин: «Я вошел и сразу все понял».

Ельцину был неприятен этот разговор, и он хотел скорее его завершить.

— Завизируйте указы о вашем освобождении и о назначении Владимира Владимировича Путина председателем правительства, — сказал Ельцин.

Степашин понимающе покачал головой. Терять уже было нечего. И сдерживать себя не имело смысла. Переворачивалась еще одна страница его биографии. И скорее всего, ничего больше не будет его связывать с этим человеком по фамилии Ельцин. Он судорожно сглотнул слюну и, четко выговаривая слова, ответил:

— Документ о своей отставке я визировать не буду. А Указ о назначении Путина давайте завизирую. — И тут же, не садясь на стул, поставил свою подпись.

Аксененко, сидевший наискось за столом, не мог скрыть ухмылки. Степашин принял вызов, и, указав пальцем на Аксененко, выдохнул:

— А этот еще доведет вас до тюрьмы!

Аксененко, как ужаленный, вскочил, но тихий и холодный голос Путина осадил его.

— Сядьте!

Он уже почти не слышал благодарственные слова президента за проделанную работу, адресованные ему. Были они сказаны, или ему это показалось, какая разница? Помнит точно совсем другое. Попрощался с присутствующими поклоном головы и вышел. Уже в машине вспомнил, как неделю назад Путин подбадривал его, советовал держаться, не уступать. Затем откинулся затылком на подголовник и закрыл глаза. Машина, завывая сиреной, освобождала себе дорогу. Он возвращался в Белый дом, где его ждало по большей части взволнованное, по меньшей части, хорошо проинформированное правительство.

Сцена прощания Степашина с правительством была воспроизведена на телеэкране. Посмотрев на самого себя уже вечером в программе «Время», он остался доволен, отметив, что держался в этот момент достойно.

Оказавшись в зале заседаний, он направился к председательскому месту, хотел, было, сесть в кресло, но затем передумал. И, стоя, произнес свой прощальный монолог. Сообщил о собственной отставке, поблагодарил всех за совместную работу. Попрощался и вышел в ближайшую дверь.

Почему он не сел в свое кресло? Видимо, вспомнил, что именно так прощался с правительством Евгений Примаков. Речь была недолгой, ее можно произнести стоя.

Что случилось? Россия пережила некий катаклизм, техногенную катастрофу, извержение вулкана, цунами, а может быть, революцию, войну? Ничего подобного! Однако за полтора года в России сменились четыре премьера: В. Черномырдин, С. Кириенко, Е. Примаков, С. Степашин. Исключая Кириенко, которого снес с престола дефолт, трое остальных покинули премьерский пост без каких-либо видимых оснований к тому, оснований объективных: нарастающая нестабильность, угрожающие провалы в экономике. Наоборот, страна прошла свой нижний пик, и экономика, пусть медленно, но стала выкарабкиваться из пропасти.

Как свидетельствуют ведущие экономисты страны, дефолт не был чрезвычайной необходимостью. Его объявление оказалось очередным шагом в стиле управленческой философии младореформаторов — второй сеанс шоковой терапии. История не имеет сослагательного наклонения. И сейчас разбирать варианты развития страны, исключающие дефолт, достаточно бесполезно. Да и ради чего? Потому как не экономические и, тем более, политические кризисные явления были причиной премьерской чехарды. В этом ряду исключение касается только отставки Кириенко. Все остальные потрясения продуцировались болезненной ревностью и мнительностью тогдашнего главы государства Ельцина.

К Черномырдину потому, что американцы увидели в нем будущего президента России. Нечто подобное случилось и со Степашиным после его визита в США

Его вынудили заниматься политикой. По своей натуре он — управленец и всегда был таковым. Для политики он слишком прямолинеен, эмоционален и неразговорчив, бормочет сквозь зубы. Его визави вынуждены с ним считаться, но больших симпатий к нему не питают.

Когда его упрекают, зачем он лезет в политику, зачем он ей занимается, они лукавят, так как прекрасно знают — он терпеть не может политику. Это политика занимается им, не успевая за его движением вперед, готовая в любой момент подставить ему ножку.

При всей прямолинейности он не так прост. А, если выражаться точнее, объемно хитер и даст фору многим, кто переполнен желанием его переиграть. О нем написано много, да и сам он не устает удивлять своими новыми книгами, каждая из которых всегда вызов прошлому, а точнее, оценкам, которые ему дают современники.

В чем-то его можно оспорить, но гораздо чаще он оказывался прав. Юрий Михайлович Лужков управляет Москвой с 12 июня 1992 в качестве мэра мегаполиса, и с 13 апреля 1990 года — в качестве председателя Мосгорисполкома. Кому-то не терпится уточнить: не управляет, а правит столицей. Ах, боже мой, не снискать числа людей, завидующих мэру, но не умеющих делать и жить так, как он.

Не станем рассуждать на тему, какой была ранее Москва, и какой стала ныне. Это понятие «ранее» можно отнести к Москве брежневских, горбачевских и иных времен — «от Кантемира до наших дней». Лужков со своей командой создал образ другой Москвы. И дело не только в преображении города, он словно вырвался из вечерней тьмы и воспарил. Но за все надо платить. Лужков не только изменил внешний облик города, изменилась его философия. Москва стала европейским городом. Кому-то это не нравится. Устремляясь в Европу, столице нельзя потерять дух собирательницы земель русских. Это справедливое беспокойство, но трудно упрекнуть Лужкова, что он чужд этой идее.

Мне кажется, философия Лужкова, как градоначальника, укладывается в одной фразе: «Стать европейским городом, оставаясь Москвой российской». Нет смысла пересказывать его биографию, итоговой будет опять одна фраза: вся осознанная жизнь его связана с огромным городом на семи холмах. Он — прирожденный хозяйственник, управленец, и с этим трудно спорить.

Он возглавил Москву на волне демократических перемен, после событий начала 90-х годов, перевернувших страну и сменивших государственный и общественный строй в ней. Москва в демократический прорыв входила в тандеме: ученый — экономист Гавриил Попов, на правах политика, основоположника новых демократических экономических воззрений, и Юрий Лужков, которому было не до политики, но он знал хозяйство и умел им управлять. Надо было суметь удержать огромный город на плаву, сделать его центром не только политических новаций, но и мегаполисом, обеспечивающим экономическую и социальную стабильность, без чего не может быть стабильности политической.