Евгений Глушанин - За взлетом взлет

После лечения в госпитале Александр Сергеевич Романенко снова в строю воздушных бойцов. С утроенной силой и ненавистью бьет он фашистов. За беспредельное мужество и героизм 28 сентября 1943 года штурману 91-го истребительного авиационного полка майору А. С. Романенко присваивается звание Героя Советского Союза. На груди его уже сияли три ордена Красного Знамени.

6 ноября 1943 года бесстрашный летчик, командир авиаполка, не вернулся из боя, который вел за освобождение Советской Украины. Вот что рассказал участник последнего боя Александра Сергеевича, в то время старший лейтенант, И. М. Цыганов:

— В день освобождения Киева группа из двенадцати истребителей под командованием Романенко вылетела на задание. В районе аэродрома Жуляны командир заметил вражеский самолет-разведчик. Он передал по радио: «Всем следовать прежним курсом», а сам с переворота в первой же атаке сбил фашиста и как ни в чем не бывало занял место ведущего в строю. В это время мы заметили большую группу бомбардировщиков Ю-87 под прикрытием «фоккеров» и «мессершмиттов». «Атакуем!» — скомандовал Романенко. Завязался бой. Командир сбил трех ведущих групп девяток Ю-87, но его самолет загорелся. На свой аэродром мы возвращались без любимого командира полка Саши Романенко.

Возле села Липовый Скиток на Киевщине, на месте падения самолета Александра Романенко, ветераны и школьники посадили тридцать берез — в память о тридцати годах, ярко прожитых героем.

Фронтовая судьба Захара Сорокина во многом схожа с судьбой знаменитого Маресьева. Более двух лет воевал он на истребителе, лишенный ступней обеих ног.

Захар Сорокин родился в 1917 году в селе Глубоком Новосибирской области. Детство прошло на Кубани. С малых лет влекло его небо. Сначала учился в аэроклубе, а в 1937 году по путевке комсомола был зачислен в Ейское военно-морское авиаучилище.

5 июля 1941 года Захар Артемович прибыл на Северный флот в эскадрилью старшего лейтенанта Бориса Сафонова — талантливого воспитателя летчиков, бесстрашного воздушного бойца.

Не прошло и двух недель, как Захар Сорокин открыл боевой счет. Особенно запомнился бой 15 сентября, когда семерка истребителей во главе с Сафоновым перехватила сорок семь бомбардировщиков противника, пытавшихся бомбить наши войска на Мурманском направлении. Не выдержав стремительной атаки, фашисты сбросили бомбы куда попало и убрались восвояси, потеряв девять самолетов. На счету Сорокина уже пять сбитых стервятников.

Его назначают заместителем командира эскадрильи.

О воздушном бое 25 октября 1941 года и о дальнейшей своей судьбе сам Сорокин рассказывает так:

«Сигнал «Воздух!». Две минуты спустя я со своим ведомым Соколовым уже в небе. Только на высоте более 6000 метров обнаружили наконец три «Мессершмитта-110». Взять фашистский самолет в рамку прицела удалось сразу. «Мессершмитт» задымил и стал быстро терять высоту. «Далеко не уйдет», — подумал я и бросился в погоню за другим, что шел слева. За правым ринулся Дмитрий Соколов. Но тут из облаков вынырнул четвертый бомбардировщик. Пулеметная очередь хлестнула по кабине моего истребителя. Тупо ударило в правую ногу… Я стрелял, пока не кончились снаряды, а тут еще и стрелка бензиномера поползла к нулю.

Мгновенно созрело решение: таранить! Винтом истребителя рубанул по хвосту. «Мессершмитт» рухнул вниз. Но и мой самолет стал лихорадочно дрожать и вдруг сорвался в штопор. У самых сопок удалось выровнять его. Снижаясь вдоль длинного ущелья, я увидел небольшое озерцо, покрытое льдом и снегом. Не выпуская шасси, посадил машину на фюзеляж. Отстегнув лямки парашюта, я стал вылезать из кабины самолета. И тут, к величайшему удивлению, увидел огромную собаку. Инстинктивно захлопнул колпак кабины. Собака яростно царапала крышку колпака, я осторожно приоткрыл колпак, выстрелил два раза.

Осмотрелся. Метрах в двухстах двухмоторный Ме-110 с крестами и свастикой. Как и мой МиГ-3, он лежал на брюхе.

К моему самолету, проваливаясь в снегу, бежал фашистский летчик. Я прицелился, выстрелил. Гитлеровец схватился за живот и упал. И тут я увидел второго. Он крался ко мне, прячась за валунами. Но когда понял, что обнаружен, сразу открыл стрельбу. Он спешил и промахивался. Мы были уже рядом. Я нажал на курок. Выстрела не последовало. Гитлеровец выхватил нож, прыгнул на меня. Острая боль обожгла лицо, я упал навзничь и на мгновение потерял сознание. Пришел в себя. Собрав последние силы, я оторвал волосатые руки от своего горла. Мы вскочили. Я нанес ему резкий удар в пах, и он упал. Мой пистолет поблескивал шагах в трех-четырех. Выбросил давший осечку патрон и выстрелил в фашиста.

…Стараясь не сбиться с курса, я всю ночь ковылял с одной сопки на другую, боясь остановиться. На четвертые сутки попал в беду — провалился по грудь в покрытое льдом озеро. Фетровые бурки и брюки промокли и отяжелели. Я чувствовал, как весь окоченел.

К исходу седьмых суток, когда взобрался на сопку, увидел море и катер, а на берегу у избушки стоял человек.

…Очнулся только через несколько часов в госпитале Полярного, куда меня доставили на тральщике. Ноги меня беспокоили больше всего. Они не болели, я их почти не чувствовал: обморожение третьей степени. Пришел ко мне в палату профессор.

— Делать нечего, Сорокин, — сказал он. — Соглашайтесь на операцию. Сейчас отрежем только ступни. Через неделю придется отнимать выше колен.

Долго тянулись девять месяцев лечения, наконец вызвали на военно-врачебную комиссию. Сказали — подлежу демобилизации.

Когда стал возражать, меня признали годным к нестроевой службе в тылу и откомандировали в резерв — в морской экипаж в Москву. В Управлении авиации Военно-Морского Флота на все просьбы о допуске к летной работе мне отвечали отказом.

Много раз переписывал я рапорт наркому Военно-Морского Флота, прежде чем нашел, как мне казалось, наиболее убедительные слова. Отнес его дежурному офицеру наркомата. А на следующее утро меня вызвали на прием к наркому. Вошел в кабинет Н. Г. Кузнецова. Под конец беседы Николай Герасимович сказал:

— Пройдите еще раз военно-врачебную летную комиссию. Если у вас не найдут других физических недостатков, как исключение разрешу летать.

И вот закончены испытания. Я допущен к летной работе на всех типах самолетов, имеющих тормозной рычаг на ручке управления. Парашютные прыжки разрешили только на воду.

В родном краснознаменном гвардейском полку друзья радостно встретили меня. Через несколько дней я поднял свой истребитель навстречу врагу. А через месяц сбил фашистский самолет, который стал седьмым на моем боевом счету и первым после возвращения из госпиталя.