Борис Чехонин - Журналистика и разведка

Патриотическое воспитание во флоте и армии. Не буду брать его под защиту, особенно на примере смертников. Но как не посетовать, что у нас оно перечеркнуто и забыто, хотя не сотни солдат, как в Японии, а целый народ показал всему миру образцы героизма во время Отечественной войны. А потом были Афганистан и Чечня.

Кудо было легко советовать. Труднее совершить такую поездку. За разрешением побывать на военной базе надо обращаться в соответствующие японские органы. Вряд ли из этого может что-нибудь получиться. Журналист-то советский! Кто поручится, что он не шпион? Но демократические перемены в послевоенные годы неожиданно срабатывают и здесь. На моем столе в корпункте солидный белый конверт. Мне разрешается побывать на Этадзиме, даже вместе с женой. Что же, спасибо за это военному ведомству!

Больше часа наш катер режет гладь Внутреннего Японского моря. В рассеивающемся утреннем тумане видны контуры небольших островов. Зеленые капли суши выглядят безлюдно и мирно. Трудно догадаться, что именно здесь в августе 1945 года разыгрался один из последних актов атомной трагедии. На узких полосках земли умирали тысячи обожженных. Им практически не оказывали никакой медицинской помощи. Не хватало врачей, медикаментов. А пароходы доставляли из Хиросимы все новые партии пострадавших — вдруг кто-то выживет вдали от дымящихся ядерных развалин?

Время сгладило многие следы Второй мировой войны. Многие, но не все. Справа по борту — изрытая подземельями суша, колючая проволока, рельсы. Это арсеналы. Наш катер подходит к пристани. Встречающий унтер-офицер приглашает нас в «виллис», и через несколько минут мы в военном городке. На Этадзиме все близко, все под рукой. Красные кирпичные здания взяли плац в плотное полукольцо. Немного поодаль величественный особняк. На мраморе колонн иероглифическая вязь: «Дворец воспитания курсантов». Амфитеатр гранитных ступеней, покрытая ковром лестница на второй этаж, фотографии юношей в форме, их письма родным и личные вещи. Экспонаты выставлены недавно. Они потеснили здесь память о генералах — когда-то гордости военно-морского флота. Подумалось, не случайно. Молодых значительно легче воспитывать на примерах подвигов их ровесников. Затерянный в глубинке дворец-музей посещает ежегодно более ста тысяч человек. О чем узнают эти сто тысяч, какие семена пытаются посеять военные власти в умах молодых людей, не познавших горьких плодов Второй мировой войны? Рамки этих вопросов неизмеримо шире территории военного городка.

На стене музея взгляд приковывают два портрета курсантов, Секио Мисимы и Хироси Куроки. Оба юноши провели на острове много долгих бессонных ночей, работая над созданием подводной лодки-торпеды. И когда лодка была готова, командование поручило им самим испытать в бою свое изобретение. Мисима и Куроки погибли в просторах Тихого океана, а их лодку-торпеду запустили в массовое производство. К концу войны крупные подводные корабли имели каждый на борту шесть человек-торпед. На горизонте в перископе показывалось вражеское судно, и тут же раздавалась команда «пли!». От подводной лодки отделялась первая человек-торпеда. Пятнадцатиметровая управляемая бомба неслась к цели. На расстоянии двух километров от корабля противника смертник на торпеде поднимал перископ. Вахтенный вскоре замечал движущийся в море предмет. Начинался смертельный поединок американских моряков и японского самурая. На корабле старались успеть расстрелять торпеду или по крайней мере суметь уйти от нее. Смертник же стремился нагнать противника. В его распоряжении имелось всего 50 минут — потом в двигателе заканчивалось топливо.

Во Дворце воспитания застекленные святыни — белые кашне смертников. Перед выходом на задание моряки писали на полосках белого шелка то, о чем думали в предсмертные часы: «Папа и мама, не смогу о вас позаботиться. Умираю во имя родины. Не плачьте, я выполнил свой долг!»

В чем же подлинные истоки духа морских камикадзе? Школы смертников представляли особый мир, тщательно огороженный от обычных военных училищ, в том числе и от того, что продолжало действовать на Этадзиме. Поступивший сюда не мог вырваться обратно. Впереди у него был единственный императив смерть. Умереть не дрогнув, с чувством радостной готовности, — воспитание этих качеств красной нитью пронизывало весь учебный процесс. Каждый день учащиеся слышали: «У вас больше нет семьи, нет прошлого, есть только настоящее и героическое будущее. Учитесь повиноваться. Командование — это голова. Вы — руки и ноги. Цель вашей жизни — умереть за императора и родину. Жизнь тяжелее горы, смерть легче перышка!»

Итак, психологическая обработка. Но было и другое, что заставляло быстро свыкнуться с мыслью о смерти. С первых дней курсантов приобщали к системе «физической подготовки». Новичков выстраивали в шеренгу, и пока перед ними ораторствовал офицер, позади кошкой проскальзывал унтер. В его руках была толстая резиновая дубинка. Тишину разрывал первый крик отчаянной боли. Под ноги молодых моряков падала первая жертва. За ней следовали остальные. Юноши кричали, плакали, смешивая слезы с пылью плаца. А над лежавшими раздавался голос офицера: «Прекратить рев, маменькины сынки! Я сделаю из вас настоящих мужчин!»

А потом на плацу моряков выстраивали в две шеренги. Начиналась известная «тайко бинта». По счету «раз» первая шеренга била по лицу своих товарищей, по счету «два» следовал ответный удар. «Раз-два, раз-два! учащалась отрывистая команда. — Сильнее, бей сильнее! Не хочешь?» В воздухе свистела дубинка, и ослушник без сознания падал на плац.

«Воспитатели» не оставляли в покое свои жертвы и ночью. После отбоя в казарме порой неожиданно вспыхивал свет. Офицер и два унтера командовали: «Подъем, выходи!» Замешкавшихся буквально выбрасывали под холодный дождь. Перед строем на плацу прохаживались истязатели: «Что, решили здесь жить, как у маменьки за пазухой? Почему беспорядок в казарме? А ну-ка, дайте мне палку! Мы научим вас уму-разуму или убьем всех!» По команде «кругом!» курсанты повернулись лицом к забору и взялись руками за металлические прутья забора. Первый удар — и первый полный ужаса крик.

Начальство рассматривало наказания как неотъемлемую часть физической и моральной подготовки. Если курсант выдержит в течение трех месяцев издевательства унтеров, он никогда не дрогнет в бою, не сдастся врагу и предпочтет плену смерть. Жестокая палочная дисциплина действительно закаляла. Уже через месяц большинство курсантов чувствовали себя совсем другими, ожесточившимися людьми. Родительский дом, беззаботные школьные годы, друзья — все это было забытым сном. Неужели когда-то была прежняя, та смешная жизнь?