Борис Чехонин - Журналистика и разведка

Наши матери и отцы были вечно заняты. Нас же после школы брали в плен дворовые авторитеты. Некоторые из них, что постарше, уже успели побывать в колониях для несовершеннолетних. Они с восторгом рассказывали о романтике воровской профессии, вовлекали нас в мелкие кражи из сараев, которые были у каждого жителя нашего дома. Я благодарен судьбе и, надо думать, генам, которые спасли меня от воровского соблазна, пристрастив к учебе и интересным книгам. И еще к мечтам о будущем, не здесь, в Казани, а далеко-далеко, за тридевять земель. О далеких странах я часто видел сны. Вещим мне представляется сейчас один из них, когда я шел по улицам большого чужого города среди каких-то людей с желтым цветом кожи и раскосыми глазами, а над всем многолюдьем сверкали электричеством крупные иероглифы рекламы. Сон и в самом деле оказался в руку. Много лет спустя мне пришлось попутешествовать и пожить в далеких восточных странах.

И все же большинство из нас не пошли по воровской дорожке. Мы сумели выжить, стать журналистами, видными учеными, математиками, врачами. Но всем нам вдосталь пришлось хлебнуть лиха в голодные и холодные годы войны. Жили надеждами. В один из июньских вечеров 1945 года мы стояли на балконе казанской средней мужской школы № 19. Нас было 15 выпускников. Война закончилась, впереди, казалось, ожидает светлое будущее без людей, умирающих от голода прямо на улицах, без трудфронта с рытьем оборонительных заграждений, без работы на военных складах, где учащимся школ приходилось сортировать окровавленное обмундирование, доставать из его специальных карманов черные пенальчики — паспорта смерти. Планы были радужными. И у многих они сбылись. Одни уехали в Москву, другие в Ленинград, где поступили в военные высшие учебные заведения. Надо отдать справедливость советской власти, без бесплатного в то время образования, стипендий и общежитий нам не удалось бы стать тем, кем мы стали, получить высшее образование, выжить в далеких и чужих городах. В разоренной войной стране, когда десятки, если не сотни, городов, тысячи сел и деревень оказались разрушенными или просто стертыми с лица земли, когда промышленность и сельское хозяйство требовали неотложных громадных финансовых вложений, правительство находило возможность финансировать образование. Поддержать своих детей, материально помочь им родителям практически было не под силу. Наша семья не являлась исключением. Мать учительница умирала от туберкулеза, отец получал 1200 рублей в месяц. Килограмм картошки — основы пищевого рациона — стоил, к примеру, 40 рублей. А одежда, квартплата, свет! Не все было плохо при Сталине!

После семейного совета мама благословила меня на поездку в Москву. Поздно я понял, как трудно было для этой замечательной женщины расстаться с единственным сыном. В июльский вечер 1945 года я оказался под лавкой пассажирского вагона без билета и соответствующих документов. Въезд в столицу без пропуска был категорически запрещен. Рядом с моей головой в пути не раз гремели кирзовые сапоги патрулей. Спасали сумки, мешки, которыми заставили «зайца» сердобольные пассажиры. Война, смерть близких, голод не сумели ожесточить людей, сделать их равнодушными к чужим судьбам. Память не сохранила имя майора, посоветовавшего мне сойти вместе с ним в подмосковных Люберцах, переодеться на квартире его матери, а затем на электричке добраться до пригородных платформ, где не дежурили патрули. С тех пор прошло более полувека. До сих пор жалею, что потерял из виду этого майора и, повзрослев, не сказал спасибо за его участие и доброту.

Общежитие Московского института востоковедения, деревянный двухэтажный барак в Алексеевском студенческом городке близ ВДНХ. Мы с Володей Аранским, демобилизованным старшиной, по-братски вместе делим трудные будни жизни. Как зверски хочется есть в семнадцать лет. Володя неумолим — жди трех часов дня! Именно в это время, вернувшись из института, приступаем к трапезе: мороженая картошка и то немногое, что выдают по студенческим карточкам. Кастрюля бурды на двоих в сутки. В общежитии не топят, спим в пальто и валенках. В свободное от занятий время обретаемся на Рижском вокзале. Если повезет, здесь нанимают разгружать картошку. Глядишь, нам помимо денег достанется полмешка дефицитного продукта. Иногда жизнь одаривает настоящей улыбкой. Общество по распространению научно-политических знаний посылает в оплачиваемую командировку в Сибирь. На шахтах Черемховского угольного бассейна под Иркутском читаем вернувшимся со смены недавним заключенным лекции на тему «Наша цель — коммунизм». Им же не до коммунизма. Все мысли о сегодняшнем дне, точнее вечере. Как скрасить жизнь, отвлечься от мрачной реальности. Способ проверенный — бутылка водки на человека и немудреная закуска: вареная картошка, соленые капуста и огурцы. Некоторые предпочитают испытанное в лагерях и более дешевое средство. В стакане воды заваривается целая пачка чая. Выпил несколько глотков — и в отключке надолго.

Но студенческая жизнь все равно прекрасна. В институте читает лекции талантливый ученый академик Николай Иосифович Конрад, который ютится вместе с женой в крохотной комнатушке деревянного домика-коммуналки возле здания института. Сын царского придворного, испытавший на себе «прелести» ГУЛАГа, он впервые побывал в Японии до революции, учился в Токийском университете, жил и столовался в обычной японской семье. Сколько интересного он знал об обычаях, нравах народа. Под стать ему были и другие преподаватели. Их костяк составляли бывшие ученики академика — погоревшие дипломаты, сотрудники советской разведки, а также русские эмигранты, вернувшиеся из Маньчжурии после войны. Они открывали для нас окно в своеобразный, незнакомый мир национальной культуры, истории и политики Японии. Лейтмотивом лекций служила мысль: да, Япония повержена, специалисты по ее истории, языку сегодня практически никому не нужны. Иным будет положение к вашему окончанию института. Страна возродится в короткий срок и станет одной из самых передовых в мире.

В такое будущее хотелось верить. Иначе к чему вся борьба с житейскими невзгодами, постижение труднейшей японской грамматики, зубрежка тысяч иероглифов, изучение, помимо современного, элементов древнего японского языка. А пока от мрачных раздумий о возможной безработице отвлекают бурные политические события в собственной стране. Они подхватывают нас, как щепки, и бросают в самую гущу гигантского водоворота человеческих страстей. В самых «лучших традициях» холодной войны ЦК КПСС и МГБ развернули в стране борьбу против космополитизма. В то время как Япония повернулась лицом к своему недавнему врагу — Соединенным Штатам Америки, заимствуя у Вашингтона все лучшее — демократические идеалы и новейшие технические достижения, — нас убеждали в российском приоритете во всех сколько-нибудь значительных открытиях в области науки и техники, убеждали в необходимости опоры на собственные силы. От советских людей требовали дать отпор преклонению перед Западом и его проводникам в обществе. Естественно, наш престижный политический вуз не мог оставаться в стороне от инициированной Сталиным новой широкомасштабной кампании. Полетели головы целого ряда преподавателей. Память сохранила имена двух самых уважаемых и любимых.