Наталья Иванова - Скрытый сюжет: Русская литература на переходе через век
- Название:Скрытый сюжет: Русская литература на переходе через век
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:«Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ»
- Год:2003
- Город:СПб
- ISBN:5-86789-117-8
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Наталья Иванова - Скрытый сюжет: Русская литература на переходе через век краткое содержание
Книгу известного литературного критика Натальи Борисовны Ивановой составили очерки о литературе последних лет. Рассказывая о движении и взаимодействии различных литературных сил автор выявляет линии развития русской словесности после обретения ею бесцензурной свободы. Размышления критика вписаны в хронику современной литературной и общественной жизни, в конкретный общекультурный контекст конца XX — начала XXI веков. Книга насыщена как известными, так и мало знакомыми именами и фактами литературной и общественной жизни. Среди персонажей книги такие классики русской литературы, как В. Астафьев, Д. Солженицын, В. Маканин, а также ставшие известными только к концу XX пека писатели Д. Пригон, Т. Толстая, Э. Лимонов и многие другие. Автору книги удалось показать развитие современной словесности в непростое и полное конфликтов и противоречий время, осмыслить путь нашей литературы в контексте глобальных политических перемен в нашей стране.
Скрытый сюжет: Русская литература на переходе через век - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Весна. Дуновенье истории
Среди этих листьев и стен.
И снова надежды, которые,
Казалось, угасли совсем.
Как будто все окна отворены
В листву, что от ливня в слезах.
И хочется, чтобы ускоренно
И чтобы уже на глазах.
…Назначь мне такое свидание,
В таком небывалом краю,
Чтоб только твои опоздания
Тревожили душу мою.
Поэт ставит жизнь души и сердца выше политики, хотя ею сегодня захвачен и даже немножко стыдится этой захваченности, вспоминая «оттепель», ее большие надежды и утраченные иллюзии, разбавляя лирику горечью языкового сарказма, — «И хочется, чтобы ускоренно…»
Важнейшей метой 1987 года является то, что самый крутой литературно-идеологический сюжет года развернулся опять отнюдь не в литературных изданиях.
В «Огоньке» и «Московских новостях» появился ряд чрезвычайно резких, по форме — литературно-критических, но существу — политических статей, направленных против засилья цензуры, «секретарской» и «ультрапатриотической» литературы. «Литературная Россия», «Наш современник», «Москва» не замедлили откликнуться. Завязалась не просто очередная полемика — статьи были направлены на взаимоуничтожение. Всполошилось начальство. «Правда» выступила в роли, в высшей степени удобной — «над схваткой», этакого замирителя, судьи, воспитателя хороших манер и хорошего тона («Культура дискуссий»).
Ситуация была немедленно отрецензирована Андреем Вознесенским:
Хорошо, чуть развиднелось,
что, как месть,
прет естественная Вандея.
Революция, значит, есть.
И все же согласиться с Вознесенским — постфактум — трудно: да, может быть, Вандея, но никак не «революция», скорее — реставрация. Можно ли иначе определить безудержный поток републикаций!
«Революция» в литературе сопровождалась бы резкой сменой поколений, появлением новых имен, нового стиля, новой поэтики.
А в итоге 1987-го, кроме вышеупомянутых Толстой, Кураева и Каледина… назвать кого? Хотя уже тогда — были все сегодняшние: Дм. А. Пригов, Гандлевский, Кибиров, Кенжеев, Шварц…
Собственно, литература андеграунда еще находилась в андеграунде.
И в статье «Легко ли быть?..» («Дружба народов», № 5), как и в других статьях 1987-го, я писала скорее о литературе прошлого (и не столько о ней как о литературе, сколько о заключенном в ней «послании»), опубликованной тогда, а не о литературе настоящего. Да и статья эта, как и многие другие статьи моих коллег, литературных критиков, мобилизованных временем и политической ситуацией, стремившихся расширить возможности открытого высказывания, прежде всего, скорее — литературная публицистика, разговор о путях развития общества, а не о литературе. Но вот эта-то общественная полемика на материале литературы прошлого — о личности, о ее «самостояньи» (т. е. о либерализме), о шестидесятниках, о «белых пятнах» истории… — и была актуальной.
Необходимость высказаться была сравнима с нуждою — услышать и понять.
Даже так: услышать, прочесть воочию то, что ты сам давно думал. Убедиться. Подтвердить свою правоту.
Да, советская литература умирала, но в могилу ее сопровождали лучшие из лучших: среди прочих — Владимир Тендряков, Сергей Марков, Борис Слуцкий, стихи которого тщательно готовил к печати скончавшийся через несколько лет Юрий Болдырев.
Но главным в литературе 1987-го был, конечно же, прорыв публицистики (и ее влияние на все жанры без исключения: о лирике уже сказано выше; даже Александр Кушнер не удержался в новомирском стихотворении от выражения поэтического восторга по поводу «Московских новостей»). Мало что читалось (и обсуждалось) с таким напряженным, заинтересованным вниманием, как «письмо в редакцию» «Где пышнее пироги?» («Новый мир», № 5) некой Л. Попковой (как выяснилось позже, — псевдоним Л. Пияшевой). Публицистика — живая, остроумная, будоражащая — в какой-то мере компенсировала «недостачу» современной прозы и неплохо сочеталась с публикаторской деятельностью журналов. Азартно — вместе с письмом Л. Попковой — обсуждалась новомирская статья Н. Шмелева («Авансы и долги», № 4), и успех ее затмил успех шмелевской прозы («Пашков дом» — «Знамя», № 7). О статье Шмелева высказался даже Горбачев — слыханное ли дело! Ведь после хрущевских «контактов» с литературой и искусством никакой близости, а тем более — чтения генсеком «толстого» журнала и вообразить себе было невозможно: только брежневские эпопеи!
Для нового «Нового мира» в его новейшей истории 1987-й — звездный год. В критике — Ю. Буртин, Р. Гальцева, И. Роднянская, В. Кардин, А. Нуйкин, А. Стреляный… Правда, здесь сразу, невооруженным глазом, видны две тенденции — и критика «реальная» вскорости уйдет со страниц журнала, как уйдут из редакции А. Стреляный с И. Виноградовым. А пока среди авторов статей и рецензий — А. Битов, Ю. Логман, Б. Сарнов, Ст. Рассадин, Вик. Ерофеев, К. Кедров, Д. Урнов, К. Разлогов, А. Архангельский, А. Немзер; широта культурных интересов заявлена именами Бахтина и Фромма…
Что свидетельствует не столько о политике журнала, сколько о политиканстве, — так это сочетание Г. Гоца с Н. Эйдельманом, И. Роднянской с Р. Гамзатовым, К. Ваншенкина с И. Бродским. Впрочем, переводы (из болгарской поэзии) С. Бобкова даже в таком контексте все-таки выделяются своим особым качеством: «рек — вовек», «река — века»… Да, приход в редколлегию А. Стреляного составил отдельную эпоху в жизни журнала, отмеченную именами Л. Попковой, Н. Шмелева, В. Селюнина и Г. Ханина («Лукавая цифра», № 2). И тем не менее «лукавой» была не только «цифра», т. е. официальная статистика, но и логика авторов, «лукавой» была сама смелость — ну, очень в рамках: ссылки на работы Ленина и опыт (положительный) Дзержинского перемежались словами о том, что «именно в 50-е годы был решительно отвергнут культ личности, восстановлена социалистическая демократия». От 1987 года требовалось пока лишь восстановление того, что было достигнуто в эпоху «оттепели».
Именно поэтому так бережно восстанавливались в правах отвергнутые — с концом той «оттепели» — рукописи; поэтому и говорилось о романе А. Бека, что он «будто сегодня и про сегодняшнюю жизнь написанный», что «раз в 1957-м не все получилось, значит, мелко пахали, надо взять глубже»; поэтому грозно вопрошали сами себя: «Тот социализм у нас получился, какой завещан Лениным, или не тот?» — и сокрушенно соглашались, что «не гот», и призывали самих себя — мол, «нужно сделать наш социализм другим, лучшим». Публицистика О. Лациса вторит критике В. Кардина, вписывающего в пейзаж 1987-го картинку середины 60-х: «Наконец-то включен "Отблеск костра" в собрание сочинений Юрия Трифонова… Со скрипом, с требованием купюр…»
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: