Светлана Шипунова - Дураки и умники

— Да кому это надо! И кто это напечатает? На лучше, закуси, — и Ася протянула Севе бутерброд с вареной колбасой и листиком петрушки.

Женю послали-таки за портвейном, и он нехотя поплелся вниз. В молодежной газете Женя Зудин, редакционная кличка Зудец (некоторые говорили — Занудец, намекая на его манеру что-нибудь рассказывать — начав, он, бедный, никак не мог свою историю закончить), появился пару лет назад, приехал по распределению факультета журналистики МГУ. Вообще-то он поступал в МИМО, но не прошел, решил перекантоваться на журфаке до следующего приема, но застрял и окончил, не будучи до конца уверенным в том, что журналистика и есть его призвание. Журналистов-международников (о чем Женя мечтал класса, наверное, с седьмого) факультет не выпускал, а совсем напротив, готовил кадры для областных и районных газет, в центральную же газету попасть было не так-то просто, полагалось сначала «пройти школу» провинциальной прессы. Единственный способ остаться в столице был жениться на москвичке, и Зудин чуть было не женился на внучке заведующего кафедрой зарубежной печати, но что-то там в последний момент не склеилось, у внучки вдруг объявился более выгодный жених, как раз международник, и ей светил выезд за рубеж, так что Зудин был пущен побоку, и пришлось все-таки ехать по распределению, хорошо еще, что сюда, на юг, а не в Сибирь или куда-нибудь в Среднюю Азию.

Встретили Зудина хорошо, редакционные девушки просто обомлели, говорили, что он напоминает им киноартиста Еременко-младшего. У Зудина были темно-русые, длинные и чуть вьющиеся волосы, пухлые губы и откровенно порочный взгляд. От места в отделе рабочей и сельской молодежи он отказался наотрез, заявив редактору, что ничего не смыслит ни в сельском хозяйстве, ни в промышленности, а вот нельзя ли направить его в отдел культуры? «Нельзя», — сказал редактор и посадил Зудина для начала в отдел учащейся молодежи. Как раз собиралась в декретный отпуск завотделом Рая Шеремет, и на Зудина сразу свалилась куча рубрик. Раз в месяц надо было сдавать пионерскую страничку «Тимуровец», раз в две недели — страницу для старшеклассников «Мальчишки, девчонки…» и еженедельно — подборку для студентов «Альма Матер». Естественно, он зашился и очень удивлялся, как Рая справлялась со всем этим одна на седьмом месяце беременности. Вскоре редактор вынужден был пересадить Зудина в отдел комсомольской жизни. Там было горячее времечко — начиналась отчетно-выборная кампания, надо было ездить на городские и районные конференции и писать с них развернутые отчеты. В первом же отчете Зудин налепил столько ошибок, что из района приехала целая делегация разбираться с корреспондентом. Редактор принес извинения, объяснив дело тем, что автор — начинающий журналист, а самому Зудину сказал, что вообще-то за такие вещи надо увольнять, но он дает ему еще один шанс.

Так Женя Зудин оказался в отделе писем. Люся Павлова встретила его враждебно и говорила в коридоре, что зачем ей сажают человека, который не умеет писать. Половину редакционной почты составляли разные бытовые жалобы, которые в редакции условно называли «кран течет» и которые учетчица писем Танечка Сорокина аккуратно регистрировала и пересылала в разные исполкомы и коммунальные службы с сопроводительным письмецом на редакционном бланке, где адресата в вежливой форме уведомляли, что данная жалоба поставлена на контроль и что в десятидневный срок он должен дать ответ автору и редакции о принятых мерах. Тех, кто этого не делал или делал не вовремя, безжалостно клеймили в газете под специальной рубрикой «Хотя письмо и не опубликовано».

Другую половину почты составляли стихи, ими забрасывали редакцию в основном девочки и мальчики старшего школьного возраста. С этими стихами возился в отделе культуры приходящий литконсультант Миша Лифшиц, работавший на полставки. Он отбирал по крохам пригодное для печати, а остальным писал однообразные ответы в том духе, что извини, дорогая (дорогой) Оля, Света (Вова, Витя), но твои стихи не могут быть опубликованы в нашей газете, так как они еще слабы, подражательны и т. д. Сам Миша был поэт настоящий, от Бога, и изредка печатал в газете два-три своих стихотворения под псевдонимом М. Костылин. Он мог бы печатать их хоть каждый день, но стихи у него были сложные, заумные, про которые редактор говорил: «Если даже я не понимаю, то как же простой читатель поймет?» — и заворачивал их назад в отдел. Интересные письма, такие, по которым можно было поехать в командировку и написать душещипательный материал в рубрику «Письмо позвало в дорогу», случались редко, а если случались, Люся приберегала их для себя.

Зудину она в первый же день высыпала на стол ворох конвертов и сказала: «Жилищный вопрос. Надо сделать обзор». Женя стал читать эти письма, и уже после третьего его одолела скука и глухое раздражение против всех этих глупых, наивных людей, которые исписывают по полтетрадки в надежде, что редакция (где сидят, между прочим, такие же бесквартирные журналисты) поможет им улучшить их жилищные условия. После пятого письма он сказал себе: «Ну ладно, хорошего понемножку» и, отодвинув всю гору на край стола, попробовал написать некое размышление на тему, не прибегая к цитатам из писем и ссылкам на конкретные примеры из жизни. Получилось «взгляд и нечто» и это «нечто» начиналось, разумеется, словами: «Как говорил классик, люди у нас хорошие, только квартирный вопрос их испортил». Люся прочитала, скривилась и сказала: «Ну конечно! Булгакова мы читали. А письма читать кто будет? Вас там не учили, что за каждым письмом стоит живой человек?» Зудин обиделся.

Кончилось тем, что еще через месяц его перевели в отдел новостей. Здесь работа началась для Зудина с того, что Сева

Фрязин послал его за бутылкой. Зудин слегка оскорбился, но пошел, не желая портить отношения с Севой с самого начала. С новостями в газете было трудновато, нигде ничего особенного не происходило, все шло своим чередом — в новом микрорайоне открывался большой универмаг «Олимпийский», завершалось строительство первого в Благополученске двенадцатиэтажного дома из блочных элементов, сдавался в эксплуатацию комплекс областной клинической больницы имени профессора Очаковского… За строительством больницы «Южный комсомолец» следил с первого камня и теперь чуть не в каждом номере печатал то фоторепортаж, то интервью главного врача, а Зудину велено было опросить прямо на улице горожан. «Хотели бы вы оказаться в этой новой, благоустроенной больнице?» — спрашивал Женя, стоя, как дурак, посреди тротуара и хватая за рукав прохожих. «Да вы знаете, лично я не очень…» — отвечали удивленные горожане.

В эти же дни начиналось движение электричек по только что проложенной через горы железнодорожной ветке Благо — полученск — Черноморск, и с первым же поездом отправилась к морю группа журналистов, среди которых были Сева Фрязин и Жора Иванов — с заданием дать развернутый материал о состоянии и выгодах новой дороги. В последний момент взяли с собой и Зудина. Женя смотрел в окно на маленькие поселки вдоль дороги, на лес и горы, которые сначала были вдалеке, а потом совсем приблизились и стиснули с двух сторон дорогу и поезд, нырявший теперь в тоннели и долго двигавшийся там в полной темноте. Спецкоры доехали до места назначения всего за два часа и за время нахождения в пути выпили всего две бутылки портвейна (причем Зудин не пил). А раньше, рассказывал Сева, когда. этой ветки еще не было, по старой дороге надо было тащиться до моря часов пять, и спиртного требовалось, конечно, больше.