Виктор Ротов - Ближе к истине

Тогда мы обратились в высшую инстанцию. Из высшей инстанции пришло еще более компетентное разъяснение: поскольку наша Инициативная группа не прошла регистрацию в Минюсте, то деятельность ее признана незаконной.

Мы кинулись было писать в высочайшую инстанцию «всенародно избранному». Но вовремя вспомнили, что рыба… плавает головой вперед.

Так и живем: мы страдаем, а пакостники пакостят. На законном основании. Продолжают «минировать» наши подъезды с удвоенной энергией. С некоторым обновлением «репертуара» — там, где пьют, не только льют, но и бутылки бьют. Нам назло. Женщины наши стыдятся смотреть в глаза мужчинам. А мужчины безропотно слепнут от бездны сюжета настенных рисунков.

Апрель, 1994 год.

Раньше мне снились приятные сны: про работу, про друзей, про хорошеньких женщин… А теперь! Возраст, что ли?! Все про выборы, про Чечню и опять про выборы. А то вообще про мировую политику.

Достали нас этой политикой: насмотришься телевизор, наслушаешься радио, начитаешься газет, а потом всю ночь к выборам готовишься. А рядом жена недоумевает…

Но что я?.. Вот мама моя! (Ей девяносто лет). Она вся в политике. Недавно приехал к ней в гости, она на радостях затеяла борщ с фасолью, мой любимый. Приготовила, подала на стол, а фасоли в борще не оказалось. Прости, говорит, сынок, — забыла положить. Все думаю, кого будем выбирать — Ельцина, Зюганова или Явлинского?

Посмеялись, поели борща без фасоли, попили чаю и стали смотреть программу «Воскресенье». А там опять все про Ельцина да про Ельцина: «Наш Президент! Наш Президент!» И туда он поехал, и там побывал. И пенсии пообещал поднять. Одна женщина машину выпросила.

А чего? Не из своего же кармана. Из Президентского фонда. Как будто в том «фонде» свои деньги чеканят. Словом, жуть как активизировался. Весь ушел в народ: то в Русское бистро заглянет, кваску попьет с Лужковым; то к студентам завернет в институт имени Баумана; то вышел на сцену Большого театра поздравлять Моисеева; то на Кубань… А на днях в самую горячую точку мотнулся, в Чечню. Несмотря на предупреждение органов, что там готовится на него покушение. Словом, бурлит. Готовится к выборам. Зондирует почву.

— Что значит зондирует? — спрашивает мама.

— Ну, вроде прощупывает.

— По телевизору прощупывает?

— Не по телевизору. А с живыми людьми. В глаза им смотрит…

— А — а-а! Сегодня соседский кот приходил. Вчера у меня рыбу стащил. На ступеньку крылечка ногу поставил и смотрит мне в глаза — входить, не входить? Это он почву зондировал? То есть, как я отношусь к тому, что вчера он у меня рыбу стебнул?

— Ну, примерно так.

— Нашкодил, а теперь зондирует?

Легли спать. Не спится, все думаю: а в самом деле, за кого голосовать? С тем и заснул. И снится мне, что мы с Борисом Николаевичем идем по Кремлю. Подходим к Царь-Пушке. Я и говорю:

— Вот по телевизору бают, Борис Николаевич, что вы прямо‑таки растворились в народе: и туда, и сюда поехали, и к народу вышли. В Чечню вон даже не побоялись…

— То я пули отливаю, — говорит он, — для Царь — Пушки.

Я напрягся. Недоумеваю. Что такое он говорит? Но потом вспомнил, что это сон, а во сне все может быть.

Идем дальше. Светит полная луна. Смотрим — рельсы лежат. Целая секция. Спрашиваю:

— Не те ли это рельсы?

Он кивает согласно.

— Они сердешные. Тоже пуля для Царь — Пушки. Но это пройденный этап. Пора и забыть. Давай‑ка вот сюда завернем.

И подводит меня к… Висит нечто, наподобие воздухоплавательного шара. Этакий размалеванный пузырь неимоверных размеров.

— Это побежденная инфляция. Гордость моего президентства! — Помолчал и вдруг’ добавил обреченно: — Тоже пуля…

— И стабилизация экономики пуля?! — заволновался я, — Интеграция стран СНГ и Договоры о разграничении и перестановки в правительстве — увольнение Чубайса?!

— Все. Все это пули для Царь — Пушки.

— И светлое будущее России?

— Все.

— И даже телефон доверия?

— Само собой.

— Неужели и сами выборы? — с замиранием сердца выпалил я.

— Выборы? — Он задумался. — Вот уволю всех губернаторов, которые не обеспечили выборы в декабре прошлого года, тогда скажу, пуля это или… Впрочем, могу уже сейчас сказать, шта и это пуля. Хотя не отлитая пока. Отливаю. Вот хожу в народ, зондирую почву…

— Моя мама никак не поймет, что значит зондировать.

— А вы разъясните, мол, прощупывать.

— Разъяснял. Она даже пример из жизни привела, чтоб лучше понять.

— Ну‑ка. Интересно, какой — такой пример?

— Соседский кот пришел, что давеча у нее рыбу спер. Поставил лапу на ступеньку крыльца и смотрит ей в глаза. Зондирует почву про вчерашнюю рыбу.

— Ну и…

— А — а-а! Говорит. Нашкодил, а теперь зондирует?!

Я не стал говорить, что тут мама ввернула про сбережения, которые «ляснули», как она выразилась.

Борис Николаевич сделал вид, что не расслышал моих слов. И в это время мы снова подошли к Царь — Пушке.

Остановились напротив жерла. Борис Николаевич и говорит:

— Зайдем, по кружке пива выпьем.

— Так это же не бистро, это пушка.

— Ну и шта! — И тащит меня. Иду, а сам думаю, и как это мы поместимся в Царь — Пушке? Но потом вспомнил, что это сон, и во сне все может быть. Заходим. А там!.. Кого только нет — и Лужков, и Собчак, и Гайдар, и Филатов, и Явлинский, и Грачев, и Дудаев, и Горбачев, и Шушкевич, и Кравчук, и даже Лех Валенса. Сколько знакомых лиц! И Толик Чубайс… Почему‑то в наручниках. И теснота, духота. Спрашиваю Бориса Николаевича:

— Вам не душно?

— Душно, — говорит, — Но я терпеливый. Если хочешь, выйди, хвати свежего воздуха. Заодно фитиль подожги.

Я вышел. Хватанул свежего воздуха и поджег фитиль. Царь — Пушка бабахнула, и они все полетели. Кричу:

— Куда же вы, Борис Николаевич?!

— На луну. Пули отливать лунатикам!

— Но почему у Толика наручники?!

— Он их приватизировал!..

Вот бы сон в руку…

Май, 1994 г.

Не думал, что все получится так здорово. Хотя были хорошие предчувствия. Этакий ободряющий шепоток души — вещуньи. Я уже привык к этому голосу, узнаю его. А перед Отрадной, когда оплавленное солнышко село за дальнюю горную гряду и повеяло, наконец, прохладой; когда тихо опустились сумерки, и землю объяла этакая тонкая пронзительная благодать, в душу начал сочиться восторг от картин за окном нашего старенького автобуса с «носом». Сначала растаяла в сумеречной дали ломаная линия горизонта. Потом над распадками зависла тонкая пелена тумана. В этих распадках, под туманами, мнились некие залежи чудных загадок человеческого бытия. Слева, справа, впереди — станицы, хутора светятся мирны