Виктор Ротов - Ближе к истине

Делаем остановку в молодом продуваемом соснячке. На импровизированную скатерть — самобранку вытряхиваем все, что у кого есть — «вино» и «просвирки». Плюс кое‑что из программы доброхотов «Все понятно». Причащается даже непьющий Анатолий Дмитриевич. Глядит на меня, просит это отметить. Отмечаю.

Снова едем. Совсем другое дело! Оживился разговор, снова посыпались шутки, подначки. Виктор Иванович круто поворачивается к нам и говорит, подражая голосу Брежнева: «Мы, верующие атеисты, так думаем…» Смех.

И тут в монотонное гудение мотора вплетается женский красивый голос. Все умолкли недоуменно. Внимание к единственной женщине: Вера Дмитриевна не торопясь, красиво спела фразу из «Соловья» Алябьева. И сразу ее нарекли титулом «Соловей — наш — Соловей».

Поощренная, она вдруг широко и раздольно запела «По Дону гуляет». Потом «Течет река Волга», растянув, насколько хватило дыхания, первую фразу. К неописуемому удовольствию Петра Ефимовича, который аж глаза закрыл в блаженстве.

Тут не выдерживаю я, начинаю подпевать. Потом Саша Мартыновский. И у нас образуется трио…

За песнями, шутками, остротами, розыгрышами незаметно въезжаем на донскую землю. Резко меняется пейзаж за окнами автобуса: сочный компактный кубанский сменяется скуповатым, но раздольным донским. Сама собой возникла снова песня «По Дону гуляет». Пели все. Мощно и вдохновенно. Даже Виктор Иванович Лихоносов. И даже Анатолий Дмитриевич Знаменский.

По мере углубления в донские степи, особенно когда проехали мост через Дон, зелени поприбавилось: лесополосы, куртины кустарников тут и там в широких перекатах степей, краснеющих кое — где «рубцами» песчаных балок. А потом распахнулась такая захватывающая дух ширь, что глаз не оторвать. Неописуемое разнообразие красок! И над всем этим ветерок, неустанно «причесывающий» ковыли. Обозревая всю эту прелесть, я, кажется, начинаю понимать, откуда Шолохов черпал краски для изображения родной земли. Красоту, широту и наполненность жизнью…

Выехали из Краснодара мы в семь утра. Приехали в Вешенскую в семь вечера. Двенадцать часов в пути! Устали, конечно. Но сразу в администрацию. А там уже и не ждут нас. В районном доме культуры уже идет торжественный вечер, во всем праздничная атмосфера. Нас быстренько разместили в здании недостроенного санатория. Вокруг сосновый лес. Тот самый сосновый лес, который вырастили хлопотами Шолохова с целью задержания зыбучих песков, наступавших на Вешенскую.

В этом сосновом лесочке, позабыв об официальных торжествах, мы и бродили остаток дня до поздней темноты. Над нами тихое звездное небо, а внизу за лесом и заросшим мочагом — Тихий Дон. И нам казалось, что где-то в космическом межзвездье и рядом с нами в тихих сумерках, в дыхании ветерка — витает беспокойный и добрый дух Шолохова. Это он — великий жизнелюб — собрал нас, сгуртовал.

Следующий день — собственно день рождения Михаила Александровича — был сплошным многоцветным калейдоскопом событий.

Кто‑то еще в дороге предположил, что народу будет немного. Ошибся: Вешенскую буквально затопило людом. Особенно центр и набережную, где недавно установлена

скульптурная композиция «Григорий и Аксинья». Чуть ли не на каждом шагу, углу, перекрестке — поют фольклорные и самодеятельные коллективы. Разодетые казачки и казаки. Музыка, песни, пляски, озорные частушки. И улыбки, улыбки, улыбки. На центральной площади возле собора, на импровизированной сцене, украшенной цифрой «90» и «задником», сплетенным из натурального ковыля, выступают нескончаемой чередой ансамбли из разных сел и городов. А там, где должны стоять зрители, накрыты гостевые столы, подходи «заморить червячка», если не успел позавтракать дома.

А гостей видимо — невидимо. Из близких и дальних сел и городов. Из Москвы знаменитости. Продвигаемся к набережной. И тут… Глаза разбежались! Вижу Петра Петровича Глебова — сыгравшего роль Григория Мелехова в кинокартине «Тихий Дон», Людмилу Хитяеву… А вот любимец мой — Юрий Назаров. Симпатичный, милый человек. Какой в фильмах, такой и в жизни. Улыбается, как будто мы с ним сто лет знакомы. Щелкают фотоаппараты, молча поводят круглыми глазами в черных ободках кинокамеры. Лепятся группы, распадаются и снова лепятся. Я втягиваюсь то в одну, то в другую. И вдруг оказываюсь рядом с Юрием Назаровым. Приобнимаю его за талию. А он меня за плечи. Чувствую его тепло…

Смех, шутки, рукопожатия, знакомства на ходу. Какой‑то экстаз общения. Не верится — вот он, рядом, Михаил Алексеев, Феликс Чуев, Петелин, Ганичев… И поворачиваюсь — а рядом Петр Петрович Глебов, чуть впереди Людмила Хитяева. В руках у меня «Кубанские новости». Говорю:

— Петр Петрович, на память. Автограф, — и подставляю ему на ладонь номер газеты, который мы привезли с собой. С материалами о Шолохове.

— О — о! Знаем, знаем!.. — расписываясь, говорит Петр Петрович. — Правда, Люда?

Хитяева кивает и тоже ставит автограф.

А я невольно повожу глазами — где же «Аксинья» — Быстрицкая? Она должна быть здесь, рядом с Глебовым. Я еще не знал, что она не приехала.

Между тем народ потоками спускается к набережной. И мы направляемся туда. Там, на воде, устроена большая импровизированная сцена, на которой, видно, будут происходить главные представления праздника. К дебаркадеру пришвартовано несколько катеров, на которых будут катать гостей по Дону. Небольшая пристань, небольшой речной вокзальчик, служебные надстройки, автобусы, машины с телерадиоаппаратурой и над всем этим арочная опора, огромные колокола, кажется, из папье — маше, символические инструменты благовеста. Но царит над всем этим расцвеченным великолепием — скульптурная композиция «Григорий и Аксинья». Известная всему миру картинка — босой Григорий на коне как бы наезжает на Аксинью, несущую ведра на коромысле. Он лихой и озорной, она слегка испугана — мол, не озоруй, казаче. Возле скульптуры на помосте кучкуется знаменитый народ: артисты, скульпторы, художники, писатели. Гремят речи. Петр Петрович, чуть отступив и откинувшись, любуется скульптурой. Счастлив. В своей речи он скажет: «Никому не отдам эту роль… Лучше меня, уверен, ее никто никогда не сыграет…» Эти его слова встречают шквалом аплодисментов. Видно, все согласны.

Меж нарядной публики густо мелькают бравые ребята в форме донского казачества. Форма донцов — молодцев несколько отличается от формы наших кубанских казаков. Она, мне кажется, посветлее. Но донцы подюжее. Вижу, как один в некой, почти генеральской форме, с аксельбантами, с косую сажень в плечах, стремительно, словно ракета, протискивается сквозь толпу к помосту, что возле скульптуры. Добрался, взошел на помост, крепко пожал руку Глебову, повернулся и сошел в толпу. Солидно и с характером!..