Итоги Итоги - Итоги № 28 (2012)

— Была?

— Да, Ксения пообщалась с врачами, но увиденное, надо полагать, не произвело на нее должного впечатления... Нет, не жалею, что записала интервью, только о потраченном времени — и ее, и моем, и зрителей. Люди хотели что-то понять, но у меня нет устраивающего всех ответа на главный, как им кажется, вопрос... Видимо, нужно было четко и категорично заявить, за красных я или за белых.

— Вы за кого, Чулпан?

— Я? За людей. За разных. За детей, которых нужно вылечить сегодня — завтра будет поздно. Революции, как известно, совершают романтики, но ее плодами пользуются другие. Ксения долго и упорно загоняла меня в узкий коридор, как быка на корриде, заставив выбирать между Северной Кореей и революцией... Но я и сейчас абсолютно уверена, что любая кровавая история в нашей стране недопустима, и обе стороны должны сделать все, чтобы не дать разгореться конфликту.

— По-хорошему, вопрос надо было адресовать людям, позвавшим вас записаться в ролике. По сути, вы оказались в роли заложницы...

— Не могу отвечать за других. Вижу, как сильно за семь лет изменилась в России ситуация с благотворительностью, приняты законы, о которых мы говорили. Все было сделано достаточно быстро. А каждый шаг влиял на чью-то конкретную жизнь. Убрано большое количество препон, связанных с ввозом лекарств, с налогообложением средств жертвователей. Путин реально помогал этому...

— Речь о другом. ВВ, готов поверить, приложил руку, но этично ли требовать публичной благодарности за доброе дело?

— Думаю, он был не в курсе. Или ему сказали, что я сама вызвалась выступить в поддержку. Как и остальные. Хотя, с моей точки зрения, это не самый правильный шаг — использовать в агитации известных людей, особенно работающих в благотворительности. Но я говорила лишь о том, что хорошо знаю. Ксения — счастливый человек, она понятия не имеет, каково построить сегодня клинику... (При визировании интервью Чулпан настояла на уточнении, что интервью журналу записывалось до обыска в квартире Собчак и последующего вызова на допрос. Мол, сейчас бы не назвала Ксению счастливой... -— «Итоги»).

— Текст ролика был ваш?

— Окончательный — да. Заверила его, после этого в нем ничего уже не меняли.

— На выборы в марте вы ходили?

— Меня не было в России, а открепительный талон получить не успела.

— А в декабре?

— Та же история.

— Впору спросить, голосовали ли когда-нибудь?

— Лет двенадцать назад...

— За кого?

— Уже не вспомню.

— Красноречиво!

— И не скрываю, что очень далека от политики. Я в ней не разбираюсь.

— Почему же высказались в защиту Pussy Riot?

— Я поддержала не акцию, как некоторые попытались изобразить, а заступилась за трех девушек, две из которых — молодые мамы. На мой взгляд, они не совершали преступлений, вынуждающих удерживать их за решеткой. Все! Для меня в этом нет политики. В контакт с государством вступаю исключительно ради фонда. Приходится иметь дело с разными людьми. И откровенные циники встречаются, даже не пытающиеся скрывать, что им глубоко наплевать на проблемы, о которых говорю. Но я не верю, что можно волшебным образом заменить эту власть на другую, которая будет эффективно работать. Проблема заложена в нашем сознании, что-то не так с моралью. Если этические критерии не привиты с рождения, их надо воспитывать. Мы постоянно работаем с регионами, с местными властями и видим, как много зависит от того, что представляет собой конкретный человек. Были случаи, когда фонд покупал инфузоматы...

— Это что? Лекарства?

— Аппарат, который капельки считает. Так вот, мы приобретали инфузоматы и передавали больницам, а там брали с родителей деньги за аренду прибора, хотя получали все бесплатно. Наверное, это проблема не власти, а общества в целом. Согласны?

— Почти напротив «Современника» какое-то время жил лагерь «ОккупайАбай». Вы так и не сходили к протестующим?

— Почему? Была. В тот момент мы репетировали с десяти утра до позднего вечера. Когда появлялось окошко, я с коллегами выходила на бульвар, смотрела на читающую стихи, поющую под гитару молодежь. Это прекрасно. Главное, чтобы потом этих детей не толкали на баррикады... Конечно, никаких речей я не произносила. Моя трибуна здесь, на сцене. Наша задача — заставить зрителя задуматься, так эмоционально воздействовать на него, чтобы вместо декларации простых ответов он попытался задавать сложные вопросы. Прежде всего самому себе... Последний спектакль мне всю душу выпотрошил. Достаточно было прочесть книгу Ани Политковской, которую выпустила «Новая газета». После этого начинается даже не бессонница, а форменная чесотка от мыслей о несправедливости мироустройства...

— Прошлое наше интервью, Чулпан, мы записывали вскоре после Беслана, и вы говорили, что подумываете об эмиграции в Германию. С тех пор настроение изменилось?

— Может, еще Австрия добавилась. В Испании подешевели дома, в Греции... Шутка. А если серьезно, у меня появился фонд. Якорь... До сих пор переживаю Беслан как личную трагедию. Когда все произошло, была на даче у родителей под Казанью, у них в отличие от меня есть телевизор, и я видела репортажи из Северной Осетии. Думала, вернусь в Москву, а город не спит, люди объединились, чтобы поддержать других, оказавшихся в жуткой ситуации. Но этого не случилось, тут все шло своим чередом, словно ничего и не было. И это очень сильно меня придавило. Вдруг почувствовала абсолютную бесполезность того, что делаю. Смысл выходить на сцену, кому и что я хочу сказать? Тешить актерские амбиции? Неинтересно, мелко! Тогда и появились мысли об эмиграции. Спас фонд. Это счастье. Увидела огромное количество других людей, неравнодушных, и верой в них живу по сей день. Достаточно сказать, что у нас шестьсот волонтеров. Это много. Ведь приходится иметь дело с необычными детьми. И подхода они требуют особого. Их буквально надо носить на руках, поддерживая и убеждая, что все будет хорошо. На это требуются силы — физические и моральные. Одни на своих машинах возят больных, которым нельзя в метро, вторые общаются непосредственно в больницах, третьи сдают кровь, четвертые покупают продукты и вещи. Дети ведь приезжают в Москву на неделю, а лечение может длиться и год, и два...

— Своих дочек берете в клинику?

— Туда нельзя. Там абсолютная стерильность. Но они в курсе всего, что делаю. Слышат бесконечные переговоры по телефону, мы вместе отсматриваем ролики. Меня сильно ругают за это. Особенно Галина Борисовна Волчек. Считает, что наношу дочкам душевную травму. А я пытаюсь показать им другую сторону жизни, но акцент делаю не на горе и страдании, а на созидательных моментах. И всегда беру дочек на детские праздники, которые организует фонд.