Газета Завтра Газета - Газета Завтра 975 (32 2012)

"ЗАВТРА". То есть мы столкнулись с парадоксальной ситуацией: для развития одной из сторон вашей деятельности — композиторской — нужно, чтобы на фланге регентства у вас стало что-то хуже, и наоборот. Это так?

И.Т.Нет, я не хочу, чтобы было так. Нужно просто структурировать время, чтобы всё успевать. Наверное, это некая черта характера — неорганизованность в личном времени, мешающая и в творчестве тоже. Отвлекает от сочинительства масса других дел. А нужно какими-то из них пожертвовать, просто сесть и написать музыку. Ведь у меня есть много задумок, которые остаются пока в голове, но которые хотелось бы воплотить в звуки. К примеру, я, после разговора с заведующим богослужебной редакцией Издательства Московской патриархии священником Иоанном Нефёдовым, воспринял его слова как некое интересное для меня поручение: написать песнопения к чину облачения патриарха. Пока это мной не выполнено. Между тем, я хотел бы написать музыку в византийском стиле с другими словами — не с теми, привычными, что приняты сейчас.

"ЗАВТРА". Для православия, в том числе для православной музыки, византийская традиция, перетекшая в древнерусскую, как мне кажется, органичнее, чем европейские ходы, аккорды, мелодика… А кого вы чтите из своих предшественников — не только в храме Христа Спасителя, но и из тех, доступных нашему историческому зрению и нашему слышанию, — регентов-композиторов? А их было немало: вспомните только блистательных “синодалов”, которые одновременно дирижировали хором синодального училища и сочиняли музыку, которую ваш коллектив наверняка исполняет сегодня. Чего стоят имена этих великих людей — от классика Кастальского до автора гимна СССР Александрова и других мастеров советской эпохи! Какая фигура вам интереснее здесь?

И.Т.По музыкальному мировосприятию — это Александр Дмитриевич Кастальский. Мне кажется, что он из, условно говоря, композиторов церковных, самый русский. Он активно развивал почвенничество в нашей музыке. Он сумел совместить русскую песенность с церковной трезвостью. В его музыке нет ничего наносного, вульгарного. Музыка, которая была за пределами церкви, вдруг стала церковной. Он умудрился это сделать каким-то чудесным образом. Это мне больше всего нравится. И композиторски, чисто стилистически Кастальский мне тоже дорог. А ведь Александр Дмитриевич от нас во временном плане не так далеко отстоит, он пожил и творил в ХХ веке…

"ЗАВТРА". Вернёмся к вашей композиторской деятельности. Вы выпустили диск, где добились, на мой взгляд, большой победы — создания новой литургии, созвучной нашему времени...

И.Т.Почти всё, что записано на этом диске, сделано как гармонизация обиходных напевов. Я с детства слышал церковные произведения, которые не имели авторства. Их просто пели бабушки на будничных службах. Потом я узнал, что всё-таки эта музыка кому-то принадлежит, какому-то автору, или есть догадки на этот счёт. Во всяком случае, большинство обиходных вещей имеют мелодии, узнаваемые для православного человека. Мне захотелось сделать несколько гармонизаций для большого хора, написанных сегодняшним языком. Оставаясь при этом в рамках канона, который сложился в русской духовной музыке. Что из этого получилось, судить слушателям.

"ЗАВТРА". Понятно, что регентами хора главного русского храма не становятся “просто так”, даже получив очень хорошее образование. Вы как-то должны были соприкасаться с музыкой именно в стенах храма. Как это происходило?

И.Т.Для меня это было совершенно естественно, потому что я родился в семье священника. И храмовая музыка звучала для меня от рождения. В приходе, где служил папа, было много воцерковленных детей, которые тоже любили церковное пение. И из них впоследствии сложился молодёжный коллектив. Это был первый мой хор. Мы пели во время, когда ещё не позволялось повсеместно петь православную музыку. За это могли наказывать, но, тем не менее, мы пели в храме на службах, когда это можно было делать — в будние дни, а впоследствии заняли место правого хора. Это было в конце семидесятых годов в Троицком соборе Успенского монастыря города Александров Владимировской области, где служил и продолжает служить мой отец. Я учился тогда в школе, как и те юноши и девушки, которые пели со мной в хоре. Мы были достаточно дерзки и выбирали для исполнения серьёзные вещи, брали на себя ответственность исполнять православную музыку Чайковского, Рахманинова. Нам это очень нравилось, и мы старались исполнять её хорошо. В юности было такое счастливое время, когда, не обращая внимания на возможные неприятности со стороны власти (мы учились в школе и могли получать какие-то взыскания), мы ничего не боялись и смело делали своё дело. Хотя родители нас предупреждали, и дело порой доходило даже до конфликтов с ними. А сейчас, когда встречаемся с друзьями, с удовольствием вспоминаем то время. Многие из тех хористов сегодня занимают серьёзные должности в различных структурах, например, в Московской духовной академии. Кто-то принял постриг. Но все они остались при церкви.

"ЗАВТРА". Вы — один из учеников знаменитого регента Матвеева. Что это был за человек?

И.Т.Вообще об учениках Николая Васильевича Матвеева разговор вряд ли может идти. Зная много лет Матвеева и находясь внутри коллектива, которым он руководил, могу сказать, что он по натуре не терпел никакой конкуренции. Это не плохо и не хорошо. Это было так. Он не воспринимал никаких помощников и не доверял пульт никому. Поэтому говорить, что у него были какие-то любимые или нелюбимые ученики, практически невозможно. И когда Николай Васильевич по болезни не смог дирижировать, меня пригласили, и я с удовольствием, с трепетом и даже со страхом вступил на должность регента хора храма в честь иконы Божией Матери "Всех скорбящих Радость" на Большой Ордынке. В то время знаменитый хор уже не был таким слаженным, как при Матвееве, поскольку его болезнь накладывала отпечаток на работу. И мне приходилось, конечно, тяжело, потому что и время тогда было сложное для страны, проблемы были и с деньгами, соответственно, с оплатой певчим, сложно было держать нужное количество людей на клиросе. Но, тем не менее, так сложилось, что Господь позволил мне достаточное время руководить этим хором, а сам Матвеев стоял рядом со мной. Иногда он был так возбуждён пением, что начинал дирижировать коллективом параллельно со мной. Это было само по себе очень любопытно. Он до такой степени переживал и любил это дело, что порой, если ему казалось, что что-то получается не так, как бы хотел он, пытался исправить ситуацию. Такая от него шла энергия, что мне нужно было просто останавливаться и смотреть, как всё происходило. А хор продолжал петь под его руку. Я принимал это с пониманием, потому что Николай Васильевич — личность мощная в церковном пении. Считаю, что Матвеев — самая крупная фигура среди регентов в истории последнего времени — конца ХХ века. Я здесь не берусь сравнивать его с архимандритом Матфеем (Мормылём), который многие годы нёс послушание старшим регентом хора Свято-Троицкой Сергиевой лавры, руководителем объединённого хора Свято-Троицкой Сергиевой лавры и Московских духовных академии и семинарии. Поскольку монастырский мужской хор — это совсем другое дело, чем хор приходской и смешанный.