Газета Завтра Газета - Газета Завтра 370 (1 2001)

мэра Лужкова — защитниками его "Фатерлянда"-"Отечества". И они тут же разделились на участников и зрителей "козлодрания" ("забавное" праздничное азиатское игрище).

Базарные покупатели равнодушно сновали мимо забиения бомжа и всецело были поглощены рыночными заботами.

Протиснувшись сквозь лавочных мстителей, я оттолкнул толстяка от несчастного:

— Жирный! Зачем голодного бьешь?

— Да иди ты... заступник. Я вора учу, — встала в позу обиженного "крутая" "гора мяса".

Видя, что "развлечение" может быстро прерваться, заволновались и представители солнечного бывшего союзного края: "Чо лэзэшь нэ в свое дэло? Иды отсюдава, падпрыгывай!"

— Вот паразиты, жрете русский хлеб да в наших домах бардели разводите, и еще меня затыкаете, — взыграла во мне бунтарская русская кровушка. — Козлы вы, везде выпячиваетесь истинными правоверными, а за свиную кость готовы убить человека...

Гляжу: выпялили на меня орлиные глаза, по-кошачьи заволновались, усы вздыбили. Недолго, думаю, бомжу без соседа осталось лежать.

Но тут почему-то решили отвлечься от базарных обязанностей блуждающие по рыночной площади "бледнолицые" московские граждане.

— Это вам Лужков — отец родной, он напихал кавказской уголовщиной Москву и теперь "борется" с "бандитами" — русскими беженцами от вас. Но мы-то из ваших паршивых выдубленных шкур уж постараемся сварганить ему царскую мантию...

Повесили вороньи носы воители с бомжом и потихоньку ретировались.

Отодрал я неквалифицированного вора от пола, сунул ему в карман уже достойно добытую кость и потащил из мафиозной обители.

...Бомж оказался 60-летним Иваном Васильевичем. Геологом. Еще недавно он был полноправным москвичом. Но пустил на квартиру щедрых и веселых "горцев". А потом решил обменять свою двухкомнатную квартиру на однокомнатную. "Зачем одинокому апартаменты?" Вызвались "провернуть дело" расторопные квартиранты. Не сомневайся, мол, дед, мы в такой сделке сами в накладе не останемся. Они и не остались. А Иван Васильевич сменил жилплощадь на подворотню...

Слушаю исповедь избитого бомжа, а по московскому радио лужковские сподвижники из его "Отечества" свою программную лапшу на уши москвичам вешают: мы-де, покончим с криминалом не то что в Москве, а по всей стране, дадим детям здоровье и образование, пенсионерам обеспечим безбедное существование и не позволим расхищать народное добро хапугам у власти...

Александр РУДЕНКО

1

2u="u605.54.spylog.com";d=document;nv=navigator;na=nv.appName;p=0;j="N"; d.cookie="b=b";c=0;bv=Math.round(parseFloat(nv.appVersion)*100); if (d.cookie) c=1;n=(na.substring(0,2)=="Mi")?0:1;rn=Math.random(); z="p="+p+"&rn="+rn+"[?]if (self!=top) {fr=1;} else {fr=0;} sl="1.0"; pl="";sl="1.1";j = (navigator.javaEnabled()?"Y":"N"); sl="1.2";s=screen;px=(n==0)?s.colorDepth:s.pixelDepth; z+="&wh="+s.width+'x'+s.height+"[?] sl="1.3" y="";y+=" "; y+="

"; y+=" 38"; d.write(y); if(!n) { d.write(" "+"!--"); } //--

39

Напишите нам 5

[cmsInclude /cms/Template/8e51w63o]

У входа в метро, на маленьком асфальтовом "пятачке", оттесненный в сторону людским потоком, сгрудились несколько человек, преимущественно пенсионеры. Каждый из них держит в руках какую-либо вещь, именуемую в просторечье "ширпотребом", глядя в лица спешащих прохожих, словно извиняясь, что в этот предвечерний час оказался у них на пути.

— Давно ли здесь торгую? Да уж с полгода, наверное, почитай, как сына схоронила. На похороны вконец разорилась, с той поры в долгах, как в шелках. Вот и приноровилась: носочки шерстяные вяжу и продаю здесь, рубликов семьдесят-восемьдесят в хороший месяц заработаешь — какое-никакое, а подспорье. Одна беда — гоняют нас все кому не лень: и милиция, и начальство с рынка, и прочие житья не дают. А как быть-то, пенсия — кот наплакал, больше половины за квартплату уходит, кушать иной раз не на что. Как-то разок в мэрию звонила, думала, хоть как-то пособят, а там мне ответили, мол, это ваши проблемы, Москва нынче не для бедных. Тяжко, конечно, поди — постой здесь целый день, мне как-никак девятый десяток пошел, домой еле ноги волочишь. Иной раз и помереть охота, да срок, видать, не пришел.

Неожиданно нестройный ряд пенсионеров охватывает едва заметная суета. Неторопливым шагом к ним приближается немолодой милиционер, одетый по случаю дождя в плащ с накинутым на голову капюшоном. Спешно, но больше для вида, пенсионеры прячут свой нехитрый товар и едва заметно отворачиваются. Добродушно покосившись в их сторону, милиционер следует мимо. "Это Сережа, — облегченно вздыхает пожилая женщина интеллигентного вида, продающая газеты, — он нас не трогает, понимает, что не от хорошей жизни мы здесь стоим".

— Вот так постоянно оглядываешься, многие нас здесь не жалуют. Да, торгуем с рук без разрешения, да только где на это разрешение денег взять? А если не торговать, то жить не на что будет. Я сама сорок лет в школе проработала, а как на пенсию вышла, так уж несколько лет концы с концами свести не могу. Помощи ждать тоже неоткуда — дочь недавно на работе сократили, а у нее самой двое детей на руках, без мужа воспитывает. А на работу сейчас даже уборщицей не устроиться, не говоря уже о чем-то получше.

К кромке тротуара подъезжает патрульный "уазик" и пенсионеры вновь начинают суетливо прятать товар. Сержант из "уазика", подойдя вплотную, точным ударом дубинки выбивает палку, на которую опирается старик, торгующий сигаретами, и тот, не удержавшись, падает. Брючина лопается по шву, обнажая протез. Сигаретные пачки летят на асфальт, которые тут же подбирает проходящая мимо компания расхристанных юнцов.

— Вот она, ихняя демократия, во всей своей красе. Не думал, что доведется дожить до такого, чтобы меня вот такие сосунки, как собаку последнюю, гоняли, да чтобы я на старости лет спекулировать пошел, больной жене на лекарство заработать. Нам их по закону обязаны бесплатно давать, только плевали все на это, а еще говорят, что в Москве не жизнь, а рай. Может, для кого и рай, да только не для нас, кто ее в сорок первом защищал, да после войны страну из руин поднимал. Обидно до слез, за что я воевал? Неужто за то, чтобы под конец жизни в нищете да в унижениях пропадать? Да по сравнению с нынешней властью немцы ангелами кажутся. В Кремле да в мэриях всяких сейчас, вот где настоящие фашисты засели.

Ветеран неожиданно замолкает, бросая настороженный взгляд в сторону шумной толпы черноволосых южных парней. Один из них, красуясь перед девицей, намеренно толкает старушку с носками. "Валы, отсюда, овца", — небрежно бросает он ей и, куражась, слегка замахивается на нее. Его земляки гортанно смеются, наблюдая, как старушка испуганно отшатывается в сторону.

— Жизни никакой от них нету, они, как хозяева здесь, — возмущенно произносит молодая женщина с коляской, в которой, прижимая к груди потрепанного мишку, спит годовалый малыш, — на днях один чуть коляску с ребенком не перевернул, когда выгонял нас отсюда. Пока здесь стоишь, столько всего натерпишься, что порой бросить все хочется. Только каждое утро вновь сюда идешь — жить-то надо. Муж — военный, ему зарплату раз в год по обещанию платят, попробуй, проживи на эти подачки да еще ребенка прокорми. Работы, особенно с маленьким ребенком, не найти, вот и приспособилась детские вещи шить да продавать здесь. А эти "черные" прохода не дают, сначала все подкатывались ко мне с разными "предложениями", я их с ходу отшила, вот теперь злятся и издеваются постоянно. А что я могу сделать? Мужу не пожалуешься, он у меня Чечню прошел, узнает, так сгоряча здесь дел натворит, потом, не дай Бог, посадят. Даже, честно говоря, и не рада, что муж в Москве служит. Здесь мы никто, здесь деньги все решают.