Газета Завтра Газета - Газета Завтра 390 (21 2001)

Врачиха, сморщенная уродина, с пристрастием допрашивала, как я училась, чем болела, сколько получают родители. Рискнула соврать, что они мне не докладывают. Как ни странно, невежество в таком вопросе за симптом слабоумия не принимается... Выпустили.

Как пережила клочок зимы и целую весну — не знаю. Услышала по радио фрагмент "Фауста".

Какой я Бог! Я знаю облик свой!

Я червь слепой, я пасынок природы,

Который пыль глотает пред собой

И гибнет под стопою пешехода...

Умри, лучше не скажешь обо мне. И боюсь — не только обо мне.

Последнюю запись сделала до обеда, а после обеда случилось эпохальное: я впервые заработала деньги! Возле мебельного магазина нашла бутылку из-под пива и почему-то взяла ее. На ближайшей помойке был прием посуды. Присмотрелась: стоят точно такие, как у меня: "Возьмете?" — спрашиваю. Приемщик — сама вежливость: "Ставьте в ящик. Одна у вас? А десяти копеек не найдется?" Господи, целых девяносто копеек! Теперь я поняла, как делаются деньги.

Родителям моя "профессия" не нравится, однако они, умудренные опытом, наставляют меня: с золотых горлышек нужно обязательно снимать воротнички. Я их не слушаю и ввергаюсь в убыток.

Занесло меня в Ивантеевку. Город этот утопает в зелени и очень красив, но мне там всегда почему-то тошно и мрачно — даже в солнечную погоду... По пути нашла две бутылки и поспешила с ними в "Прием посуды", что на Первомайской площади. Передо мной стоял видный мужчина и требовательно канючил: “Дайте мне нормальный рубль!” Выданный ему рубль был с выпуклой полоской посередине.

Из чрева "Приема" раздался юный, петушиный, сифилитический, картавый голос: “Он ногмальный!”

“Я вам бутылки нормальные сдал, — не унимался мужчина, — дайте мне и рубль нормальный”.

“Забигайте ваши бутылки, отдавайте мои деньги!”

Мужчина сплюнул и ушел восвояси с ненормальным рублем. Сифилитик выглянул из окошка и увидел меня. “Сейчас нам тетенька бутылки сдаст! — воскликнул он. — Ай, тетенька не почистила бутылочки-то, мы ей всего двадцать копеек дадим!”

Я смогла вырвать у него лишь одну бутылку, вторую он успел спрятать за стенку. И кинул мне два гривенника. И что делать? Возмущаться, качать права? Еще харкнет в лицо — вдруг и вправду сифилитик?

Она лежала на обочине дороги, такая вся из себя совершенная, коричневая, опустошенная. Но я заметила ее позже прихрамывающего деда, уже семенившего к ней. В два счета я обогнала его и схватила вожделенную бутылку. Дед стоял растерянный, смотрел в никуда и тяжело, горестно вздыхал. Я подошла к нему и протянула находку: “Возьмите, пожалуйста”. “Правда?” — он не верил своему счастью, но бутылку схватил с потрясающей проворностью и побежал (как ему самому казалось) прочь, опасаясь, видимо, что я могу передумать.

Я сидела в сквере Дворца культуры, терпеливо поджидая, когда любовная пара выпьет свое пиво, оставит бутылки и уйдет. Меня веселило сознание того, как низко я пала. Мои "коллеги" просят отдать им в руки, я же делала вид, что читаю газету...

Я никогда не мечтала о любви, презирая это занятие, но однажды не выдержала и сорвалась. Долго удерживала себя, а потом стала предаваться роскошным мечтам о роли роковой женщины, которая не любит, из-за которой стреляются (у моего "воздыхателя" было чем — он когда-то служил прокурором). "Горше смерти женщина"... Все произошло с точностью до наоборот: я в него влюбилась, а ему со мной оказалось "не о чем говорить". Его не интересовало, что я могла признаться в любви словами трубадурши Беатрисы де Диа, жившей в XIII веке, переведенными, шутка ли сказать, с провансальского языка!

Полна я любви молодой, радостна и молода я,

И счастлив мой друг дорогой, сердцу его дорога я,

Я, никакая другая. Мне тоже не нужен другой,

Мне этой страсти живой хватит, покуда жива я.

Потом я поняла, что дело вовсе не в моем интеллектуальном развитии. Даже, как ни странно, не в отказе от внебрачных отношений. Дело в моем низком социальном положении. Ну кто я? Ничтожество, собирательница бутылок.

Сзади подкрались и спросили:

“Девушка, вы читаете? Я не помешаю?”

“Нет”, — машинально отозвалась я, не отрывая взгляда от двух опустошенных бутылок.

“А можно, я с вами сяду?”

“Пожалуйста”, — пустая посуда стояла на лавочке, но я же не могла взять при них!

“Вы не закурите? Не курите? А я закурю, позволите?”

“Пожалуйста”.

“А пиво не пьете? — пиво было баночное. — А я ведь к вам пристаю!”

“Ну и что? Я ведь уйти могу”.

“И правда... Можно с вами познакомиться?”

Я повернулась и осмотрела эту назойливую муху. Результат оказался даже хуже, чем я предполагала: фрукт неопределенного возраста, коренастый, мерзкий, по-кретински круглолицый, будто перемазанный землей. Уйти я не могла, была "на работе"!

“А зачем?”

“Да такая девушка интересная... Мы ничего, мы трахаться сразу не пойдем. Пойдем в парк, покурим, выпьем пива”.

Теперь я не могла уйти, чтобы он не выследил, куда я пойду. Бутылки меж тем испарились. Но говорить нам было не о чем, и он ушел несолоно хлебавши. Впрочем, как и я.

Прочла свои записки. Я помешалась, не иначе.

Попробовала переключиться на сбор макулатуры — все благороднее. Мне дали два телефона — фрязинский и ивантеевский, по которым я должна была выяснить условия приема бумажного вторсырья. Но как туда позвонить? Дома у нас телефона нет, на телефонную карточку денег нет... Ага! Поеду в Пушкино — там есть несколько автоматов, работающих, как в старые добрые времена, за деньги.

Приехала, позвонила: “Это правда, что вы принимаете макулатуру от населения?”

“Нет, мы принимаем только от магазинов. Бесплатно”.

“А если я привезу бесплатно макулатуру — возьмете?”

“Конечно. Я подумала, что вы хотите заработать”.

“Да что вы! Мне бы хоть куда сдать, избавиться от нее...”

Вот, сохранила достоинство. Уж очень презрительно прозвучало ее "хотите заработать".

Еду обратно. С пересадкой. К нам в Щелково вообще-то ходит автобус, но на электричке значительно дешевле. В Мытыщах околачиваюсь возле усатого дядечки с пивом. Пьет он раздражающе медленно, но я все равно не отлипну!.. Неожиданно объявили, что наш поезд пойдет по другому пути, и началось настоящее столпотворение. Толпа хлынула с перрона на перрон, и я потеряла своего дядечку. Но это еще полбеды. Ехать пришлось в битком набитом тамбуре, в страшной духоте, я была на грани обморока, когда поезд, наконец, сделал остановку. Меня вместе с выходившими вынесло на платформу, я в панике бросилась в соседний вагон, откуда уже все, кому надо, вышли, освободив двери. А там... Там мало что было свободное место, но рядом с ним еще сидел мой усач! И продолжал пить пиво!.. На Загорянке он покинул нас, оставив для меня ценный подарок.