Газета Завтра Газета - Газета Завтра 397 (28 2001)

Кирилл Бегун.После того, как меня взяли, тут же повезли в Резекне. Едем, и вдруг вижу: стоит на шоссе Сергей Геронин и ловит машину. Ну, думаю, здравствуйте! Сейчас подсадят. Нет, проезжают мимо. Ладно, думаю, хоть Геронин доедет. Посередине пути в машину поступает звонок, полицаи начинают дико материться на русско-латышском языке, разворачиваются и гонят назад. Геронин стоит все там же. Так, думаю, не додумался, хотя я физиономию разве что из форточки не высунул. Когда во второй раз меня повезли в Резекне, Геронина уже не было — он все сделал замечательно: поймал машину, доехал до Резакне, где и додумался заснуть на автовокзале.

Спит на вокзале такое явление: бритоголовое, в черном "бомбере", военных ботинках, значок, правда, додумался не одевать. Понятное дело, у него проверили документы, и он совершил мою же ошибку, сказав, что он из Мальты. Ему: "Ага, еще один мальтийский сокол!". Его начали крутить, он попытался сбежать, это не удалось, и с тех пор его регулярно держали под усиленной охраной. Геронин, самый младший из нас, обожает портить отношения с ментами.

Так вот, меня отвезли в Резекне, и там начались допросы. Везли меня полчаса, и за это время я, дожевывая телефон, успел придумать, кто я такой и чего, собственно говоря, делаю на территории независимой Латвии.

Я рассказывал им, что я — хиппи-автостопщик, и что заехал я к ним, в вольную Латвию, чтобы просто поглядеть, как люди живут. Объяснил я им все, вплоть до шишки на голове, полученной в результате десантирования. Они были дико злы, потому что понимали, что я вру им в лицо, но доказать они ни черта не могли.

Допрашивали меня все: транспортная полиция, полиция безопасности, криминальная полиция, пограничники. Каждый из них был вынужден добросовестно записывать мою байку на три страницы машинописного текста, и каждый крыл меня про себя чем только можно, понимая, что я "гоню". Единственный был въедливый товарищ, который все допытывался от меня, что же именно я видел в городе Резекне. Я отвечал: "Дома!" — "Какие?" — "Обыкновенные, каменные!"

Ну разумеется, тут же начались угрозы. Одни говорили, что закопают меня по горло в сосновом бору — романтики, блин! Другие обещали надеть мешок на голову, третьи пистолетом щелкали…

Это Латгалия, практически русская территория. Живут там в основном русские или же те, кто по-русски свободно разговаривает. Встречались среди полицейских латыши, встречались и русские. Следователи, практически все из которых были русские, постоянно твердили нам, что они лично против нас ничего не имеют, и будь их воля, они нас давно отпустили бы, но: "Мы люди подневольные". Лишь полиция безопасности — это как у нас ФСБ — на сто процентов состояла из латышей.

Впрочем, нет, не на сто. В полиции безопасности меня допрашивал безумный азербайджанец, колоритнейшая фигура: размахивая пистолетом Макарова, он искал от меня ответа на свой главный вопрос: как там живут азербайджанцы в Москве? На что получил ответ, что живут они хреново и их никто не любит. Разумеется, угрожал и он: посадит, мол, меня в камеру с педиками, трам-та-ра-рам.

Грозились посадить меня в самую страшную камеру — в итоге посадили с местными уголовными авторитетами. Люди отнеслись нормально: удивились, покормили, порасспрашивали, а на следующий день меня оттуда уже увезли в Даугавпилс.

Там я сидел с молодым персонажем, арестованным за наркоту, который, как оказалось, успел послужить в латвийском спецназе, воевал снайпером в Боснии на стороне мусульман, причем ему было абсолютно до балды, за кого воевать. Ему давали фотографию того, кого надо убить, платили деньги — и больше его ничего не интересовало. Теперь их спецназ начали расформировывать: дедовщина у них дошла до бреда, так что люди начали успешно умирать.

Два дня это продолжалось, пока мне не предъявили Савинова, которого я с трудом узнал: голова раскроена напрочь, — и всех остальных. Я понял, что отпираться нечего, дал показания, и меня оставили в покое. Потом полмесяца в КПЗ и 1 декабря отправились мы в местную тюрьму города Даугавпилса.

Михаил Савинов.Тюрьма эта, носящая лирическое название "Белый лебедь", была еще екатерининской постройки. Считается она одной из худших тюрем Латвии по условиям содержания, поскольку со времен Екатерины в ней ничего не меняли.

Но до того, как туда попасть, я прошел почти те же передряги, что и Кирилл. Сначала привезли меня в управление внутренних дел Резекне. Первый, с кем я пообщался, был представитель полиции безопасности, который бесновался, скакал вокруг меня, как африканский шаман, — крупногабаритное тело, брызжащее слюной. Оно орало на меня: "Давай, рассказывай, что вы здесь должны взорвать, что должны отравить?!" На что получал мой спокойный ответ: "Я ничего не знаю".

Ему я рассказал сказочку о том, что я и не собирался вылезать из поезда в их прекрасной Латвии, а что я ехал в Калининград, вышел ночью в тамбур покурить и вдруг увидел, как какие-то лица неизвестной национальности пристают к русской девушке. Я за нее заступился, началась драка, и они меня скинули с поезда. Посмотрите, говорю: голова вот пробита, ссадина на лице.

На это он мне кивал: "Ну да, и сколько вас еще скинули с поезда, сколько еще подралось?" Угрожал: "Сейчас мы тебя в тюрьму отвезем, руки-ноги переломаем, а зачем твоей жене такой инвалид сдался?"

Мне постоянно твердили, что всех остальных уже задержали и со всех уже собраны показания. В конце концов мне сказали: мол, хватит тут играть в героя, вас ваше же ФСБ и сдало. И предъявили список с некоторыми фамилиями, часть которых я узнал. Но прикол был в том, что моей фамилии там почему-то не было, и по этому поводу они очень злились. Все это происходило в день моего задержания.

Потом меня передали сотрудникам транспортной полиции, которая и вела дальше наше дело. В тот же день около девяти вечера они принялись проводить дознание. В итоге допрашивали меня с двух часов дня до полдвенадцатого ночи. Все это время я периодически терял сознание. Когда я попросил оказать мне медицинскую помощь, из вытрезвителя пришла фельдшер, промыла мне голову перекисью водорода, перевязала и, глядя на то, как я на глазах теряю сознание, промолвила: "Думаю, в госпитализации ты не нуждаешься". И как только она ушла, я с этого стула брякнулся. Так все это и происходило.

Илья Шамазов.Провалялся я пару дней в больнице, а потом этапом через даугавпилсскую тюрьму меня отправили в лазарет Рижского централа. Там я попал в очень хорошую камеру. Меня пугали латышскими националистами, но большинство из них со мной хорошо сошлись. "Илюха, мы с тобой вместе еще Сейм взорвем!" — так всегда заканчивались наши беседы. Допросы проходили регулярно. Сразу после осуществления акции на башне моими товарищами я все признал, заявил, что я национал-большевик, и объяснил, как я ненавижу латвийское правительство.