Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6356 ( № 4 2012)

Широко-широко нам глядится

в пространствах России.

Пусть седьмая, восьмая -

какая там доля земли?

Только жалко дождей:

так и бродят страною, босые.

И метели метелят, дороги-пути замели.

* * *

Любитель умозрительных утех,

поспешный чтец сомнительного чтива,

я рассчитался за себя и тех,

кого любил так гневно и строптиво.

Иду - нога уходит в грунт по рант.

Не удивляйтесь: да, я нынче в силе.

Лишь красота - посредственный талант,

который достаётся без усилий.

Платить за всё: за эту жизнь-товар,

за кровь с её набором лейкоцитов...

Я заплатил - и вот я нынче стар,

провизор вывел на рецепте "Цито".

Зато я в силе. В плотности письма.

В упрямстве знанья. В прочности потери.

Строка от жизни тащится сама,

а рифмы - глухопятые тетери...

И до того набиты закрома,

что я уже не затворяю двери.

* * *

Ночами крепко спят животные и звери.

Творению тепло в коровьей тесноте.

Ночами к ним Творец заглядывает в двери

и гладит мягкий пух у них на животе.

Пора и мне смежать, как говорится, вежды,

под бережной звездой досматривая сны,

в которых редкий свет удачи и надежды,

обиды прощены, сомнения ясны.

Проснёшься в темноте, а кинолента длится.

И ты обратно в сон, и снова поплывут

животных и зверей осмысленные лица.

И птицы, что без нас над временем живут.

«Где же твоя душа?»

ЛИТРЕЗЕРВ

Марья КУПРИЯНОВА

Родилась и вот уже 20 лет живёт в Москве, учится в Литературном институте на семинаре Олеси Николаевой. Публиковалась преимущественно в сетевых литературных ресурсах. Пишет песни, в данный момент работает над созданием собственного музыкального проекта.

Ишь-гора

Как у нашей старшей поступь была тверда,

на стене с плаката скалилась рок-звезда,

по углам - холсты, пылища и провода,

в дневнике пятёрок стройная череда.

Так бы жить да жить, вот только стряслась беда,

как-то утром она пропала невесть куда.

недоела завтрак, не убрала постель,

побросала в сумку масляную пастель,

прогуляла школу, вечером не пришла.

Через месяц мы занавесили зеркала.

Как у нашей средней волосы - шёлк и лён,

и в неё всё время кто-нибудь был влюблён.

возвращается к ночи, тащит в руках цветы,

в институте - опять завал и одни хвосты.

как-то мать закричала - "чёрт бы тебя побрал!",

вот она и ушла отныне в глухой астрал,

целый день сидит, не ест и почти не пьёт,

со своей постели голос не подаёт.

а когда уснёт - приснится ей Ишь-гора,

а под той горой зияет в земле дыра,

а из той дыры выходят на свет ветра,

да по той горе гуляет её сестра.

в волосах у неё репейник, лицо в пыли,

а кроссовки - что затонувшие корабли,

и она идёт, не тронет ногой земли,

обернётся, глаза подымет - испепелит.

Становись водой, говорит, становись огнём,

мы с тобою тут замечательно отдохнём,

тут котейка-солнце катится в свой зенит,

тут над всей землёй сверчок тишины звенит.

тут ночами светло, да так, что темно в глазах,

оставайся всегда во сне, не ходи назад.

Как для нашей младшей песни поёт сова,

колыбель ей мох, а полог её - листва,

у неё в головах цветёт одолень-трава,

ни жива она, наша младшая, ни мертва.

танцевали мавки с лешими под окном,

увидали крошку, спящую мирным сном,

уносили на ночь деточку покачать,

покачали - стало некого возвращать.

баю-баю, крошка, где же твоя душа?

потерпи немножко, скоро начнёшь дышать.

унесли понежить - видишь, опять беда,

баю-баю, нежить, в жилах твоих вода.

ребятёнок милый, глазки - лазорев цвет,

не страшись могилы, мёртвому смерти нет.

Колыбель ветра качают на Ишь-горе,

и встаёт сестра, и машет рукой сестре.

Мама, мама, мне так легко и слепит глаза,

на ладони сверкает пёстрая стрекоза,

здесь застыло время, время вросло в базальт,

и мне так обо всём не терпится рассказать.

тут тепло, светло, у вас не в пример темней,

не пускай меня скитаться среди теней,

не крести меня и именем не вяжи,

не люби меня, чтоб я не осталась жить,

не давай мне видеть свет ваших глупых ламп,

не люби меня, чтоб я убежать смогла,

позабудь меня, пока я не родилась,

отмени меня, пока не открыла глаз,

потому что, даже если я и сбегу,

не хочу остаться перед тобой в долгу.

Автоответчик

у автоответчика, судя по голосу, астма,

бронхит, ринит, хронический тонзиллит,

и он бормочет: "Всевышнему не до вас, мол,

оставьте молитву, он вам перезвонит".

но вот до конца исчерпывается лимит,

и, пользуясь представившимся моментом,

ты вместо давно навязших в зубах молитв

клянёшь никогда не доступного абонента

за то, что такая жизнь равнозначна смерти,

такое пекло внутри, что хоть в петлю лезь.

и если уж заповедал "в меня поверьте",

то пусть докажет, что он в самом деле есть,

хотя бы раз не поленится и ответит!

и всё накипевшее, брызжа слюной, рыча,

выплёвываешь истошностью междометий,

и трубку швыряешь с грохотом на рычаг.

затем выдыхаешь устало "ну, слава богу,

я всё-таки с ним отважился поговорить".

и замирает на миг часовая бомба,

которая скоро рванёт

у тебя

внутри.

Герда

Вот представь, идёшь ты по тёмной улице,

потерялась в городе - не ищи,

где-то дома бабушка ждёт-волнуется,

выключает радио, стынут щи.

А твоё лицо от мороза белое,

на пушистой шапке искрится снег,

что бы ты с собою теперь ни сделала,

всё равно отыщешься по весне.

Ты - сплошное "вряд ли": улыбка нервная,

голос слишком тихий, рука дрожит,

если бы тебя не назвали Гердою,

ты бы и не стала, наверно, жить.

А тебе по паспорту - восемнадцатый,

по глазам - не меньше, чем тридцать три.

Вот представь, допустим, любила братца ты,

вырезала буковки на двери,

бабушка забрасывала вопросами,

начинала плакать, ворчать, бранить.

Вы себе казались ужасно взрослыми,