Михаил Руденко - Ядерный меч Сталина: немецкий след

Председатель спецкомитета Лаврентий Берия, ни на минуту не забывая о желании Сталина заставить попавших в его руки немецких ученых поделиться их знаниями и опытом, приобретенными в годы войны, в письменном виде сообщает вождю народов о том, что комиссия в составе Завенягина, Первухина, Курчатова, Лейпунского и Арцимовича на месте проверила работу институтов А и Г в Синопе и Агудзерах. Комиссия приходит к выводу: «Работы, ведущиеся там немецкими специалистами, подчинены конкретной задаче по освоению атомной энергии, решаемой советскими физиками. Немецкие специалисты используются наиболее целесообразно. Предусмотрены меры поощрения специалистов за успешное выполнение работ, а также меры по дооснащению оборудованием и усилению коллективов советскими специалистами…»

По совпадению, в это время принимается постановление Совмина о придании лабораториям А и Г (руководители — Арденне и Герц) статуса институтов. Важный момент: институты по-прежнему остаются в системе 9-го управления МВД, ведающего всей системой немецких коллективов, действующих в данный момент в Союзе.

Одновременно утверждаются планы работ вновь созданных научных учреждений. По институту А это разработка электромагнитного метода разделения изотопов урана, разработка диафрагм для диффузионных машин и методов контроля их качества, конструирование масс-спектрометров, электронных микроскопов, ионизационных камер, других научных приборов, изучение влияния радиации на человеческий организм и пр. По всем пунктам этой программы назначены ответственные исполнители — 15 профессоров и докторов наук.

План работ по институту Г: разработка методов регулирования каскадов диффузионных машин, разработка диффузионного метода разделения изотопов урана, разработка диффузионных диафрагм и контроль их качества, конструирование масс-спектрометров, ионизационных камер и других научных приборов. Исполнители — 8 профессоров и докторов наук, отвечающих за отдельные разделы программы.

Судя по всему, немецкие ученые оказались в самом центре советского Атомного проекта, выполняя ее центральную, технологическую часть. Ничего секретнее в такого рода работах просто не было.

Осень. В Сухуми семьи немецких специалистов заселяют спецпоселки коттеджного типа, с просторными квартирами и мебелью, немецкие техники и мастера вселяются в дома упрощенного типа, с коридорной системой. А опекающие их всех чекисты обживают свои дома здесь же, в пределах зоны, для удобства круглосуточного присмотра за своими подопечными.

Напомним, что Лев Арцимович назначен Курчатовым научным руководителем электромагнитного метода разделения изотопов урана. Но, видимо, в эти осенние дни он чувствует себя не совсем уверенно, если, забыв о субординации, пишет прямо Берии: «Необходимо привлечь к работам по этому методу немецких физиков М. Штеенбека и М. Арденне».

По мере придания работам по атомному проекту поистине планетарного характера идет обеспечивающий его процесс перепрофилирования ряда лагерей под выполнение программы ПГУ: в 1949 году их число возрастет с 79 до 90, а к началу 1953 года — до 166! Работы ведутся такими бешеными темпами, что новые стройки обычно начинаются без технических проектов и экономических обоснований.

Берия, появляясь на стройплощадках и встречаясь с местным руководством объектов, все торопит и подстегивает:

— Медленно поворачиваетесь, мать вашу так! С курорта в подвал захотели? Могу помочь!..

Октябрь. Добываемые разведкой материалы об американском атомном проекте свидетельствуют, что соперник делает ставку на атомную взрывчатку не из урана-235, а из продукта его облучения в котле, то есть из плутония(!). В гениальности Курчатова и тогда, в 1946-м, наши вожди не сомневались — иначе его не назначили бы научным руководителем советского атомного проекта. Но сам-то он чувствовал себя способным совершить подобный подвиг — гарантировать получение плутония как ядерной взрывчатки? Ответ на этот вопрос находится в письме Берии от 2 октября, адресованном товарищами Заве-нягиным, Первухиным, Малышевым и Курчатовым, с обоснованием необходимости привлечения доктора Н.В. Риля к разработке выделения плутония из облученного урана и к проектированию специального цеха на заводе № 817.

Для обеспечения строительства этого завода организуется собственный лагерь под индексом п/я 2, будущий «Челябинск-40» в Кыштыме. По состоянию на 1 октября 1946 года численность заключенных в лагере составляет 5900 человек, на 1 января 1947-го — 7600, а на 1 января 1948-го — 20 400(!).

В ночь на 23 октября СМЕРШ по всей Восточной Германии проводит спецоперацию по дополнительному вывозу в Союз 300 физиков-ядерщиков и специалистов иных профилей, следы которых в нашей стране теряются.

25 декабря — настоящая веха в истории советского атомного проекта. Курчатов осуществляет запуск первого экспериментального атомного котла. В этот момент участники дей-ствия, включая не только самого Игоря Васильевича и его соратников, но и членов правительственной комиссии, убеждены и свято верят в то, что человечество впредь никогда не узнает двух фактов, относящихся к данному событию. Во-первых, запущенный Курчатовым аппарат представляет собой конструкцию, целиком добытую (в чертежах, схемах и образцах используемых в ней материалов) нашей разведкой в США, где ее абсолютная копия, а точнее, первый в мире экземпляр, была запущена еще в конце 1942 года. Во-вторых, весь уран, используемый в конструкции нашего котла, получен доктором Н. Рилем и коллективом руководимых им немецких специалистов на заводе № 12 в Электростали по технологиям немецкой фирмы «Ауэргезель-шафт» на вывезенном из Германии оборудовании.

Но победителей, как известно, не судят, и никто славой с немецким ученым делиться не собирался, хотя по этой же технологии Риля позднее в Электростали будут получены первые партии металлического урана для первого советского уран-графитового котла на Урале.

Как и в прежние годы, в летописи 1946 года остается немало событий без конкретной привязки ко времени. Что не умаляет их значения в советском атомном проекте. Вот лишь некоторые из них.

Спецкомитет принимает решение об организации лаборатории Б, куда одним из первых переводится уже упоминавшийся нами в начале рассказа бывший советский невозвращенец, радиобиолог и генетик Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский. Одновременно туда направляются наши заключенные. Благодаря организаторскому таланту и гениальности Тимофеева-Ресовского, в лаборатории формируется коллектив единомышленников — талантов и самородков, состоящий из бывших заключенных советских ученых, немецких специалистов, а также советских вольнонаемных, иными словами — подлинно научная школа знаменитого генетика и биолога.