Юрий Жуков - Из боя в бой. Письма с фронта идеологической борьбы

И съезд вновь напомнил о необходимости повышать бдительность в отношении происков империализма и подчеркнул: «Главное в идеологической работе партии— пропаганда идей марксизма–ленинизма, непримиримая наступательная борьба против буржуазной и ревизионистской идеологии» {Там же, стр. 205.}.

Развертывая эту непримиримую наступательную борьбу, мы должны внимательнее присматриваться к тому, что предпринимают наши идейные враги, следить за тем, что варится на их политической кухне. В своих письмах с фронта идеологической борьбы, которые охватывают период с 1946 по 1972 год, я рассказываю о том, что читал и видел на Западе, и делюсь с читателями своими раздумьями. И пусть читатель не сетует на автора за то, что он приводит факты, относящиеся главным образом к Франции и США, — уж так сложились маршруты его журналистских поездок в эти годы.

Впрочем, процессы, происходившие в литературе и искусстве Франции и Соединенных Штатов, характерны не только для этих двух стран, но и для всего капиталистического мира.

В самом центре Парижа, где сплелись, образуя пестрый узор, Рю‑де–ла–Пэ — улица всемирно знаменитых ювелиров и портных, законодателей мод, шумная, парадная авеню д’Опера и веселый, обсаженный тенистыми каштанами бульвар Капуцинов, где с утра до вечера теснятся стада автомобилей, фланируют дамы в экстравагантных туалетах и кавалеры с завитыми по–женски волосами, — здесь, в самом пекле этого беспокойного и шумного города, сохранилась каким‑то чудом средневековая узенькая, в два размаха рук, тихая улочка, словно сошедшая с листа старинной гравюры, — Рю‑де–ла–Сурдьер. Неширокие окна серых каменных домов добротной кладки XVII века плотно закрыты решетчатыми ставенками. Подъезды наглухо заперты строгими консьержами. Сюда редко въезжают автомобили, здесь нет ни реклам, ни витрин, манящих уличных зевак, и потому, сворачивая с шумной авеню д’Опера за угол аптеки, вы невольно останавливаетесь на мгновение, словно попадаете в какой‑то иной мир, в иную эпоху — вот–вот из соседнего двора выйдут мушкетеры, и топот их кованых сапог эхом отзовется на пустой улице…

Позвоним консьержу дома № 18 и, когда он откроет тяжелые железные ворота, поднимемся по крутой винтовой лестнице вверх. Здесь на пороге скромной квартирки из двух комнат вас встретят стройный седой человек с веселыми лучистыми глазами и приветливая женщина, разговаривающая по–русски с великолепным московским выговором. Это популярные во Франции — да и не только

во Франции! — люди: Луи Арагон, столь известный в наше время поэт и писатель, и Эльза Триоле — первая писательница, удостоенная Гонкуровской премии. Они никогда не жили легкой, беззаботной жизнью, никогда не замыкались в узком литературном мирке. Арагон уже много лет состоит в Коммунистической партии Франции и делит с нею все горести и радости на трудном страдном пути. Он дважды воевал с немцами: в 1914—1918 и в 1939—1945 годах — сначала как военный врач, потом как подпольщик и партизан.

Можно было бы написать целую книгу о том, как в трагические июльские дни 1940 года Эльза Триоле с застывшим от отчаяния, окаменевшим сердцем ушла, бросив все, из Парижа и искала Арагона на страшных, изрытых бомбами дорогах отступления, протягивая встречным измятый листок, на котором была нарисована эмблема его полка; как она совершенно случайно набрела на него, отходившего со своей разбитой частью, уставшего, изможденного, пережившего ужас Дюнкерка, но не сломленного испытаниями; как они ушли в подполье, как установили связь с партией и как в течение долгих месяцев и лет участвовали в борьбе с оккупантами. Но обитатели маленькой скромной квартирки в доме № 18 на Рю‑де–ла-Сурдьер предпочитают сейчас говорить и писать о другом — о сегодняшнем дне Франции, кипучем, ярком, полном борьбы и противоречий.

Квартира Арагона обставлена до крайности просто: сосновый некрашеный, но чисто выскобленный стол, скрипучие стулья, небольшая конторка, заваленная рукописями. Единственное богатство — книги, да и то библиотека сильно пострадала во время оккупации, когда в ломе хозяйничали немцы. Единственное украшение — уникальные фотографии Маяковского, которого высоко чтут в этом доме…

Высокий, худой Арагон то садится, то встает, то нервно прохаживается по комнате — разговор идет о французской литературе, о важнейших политических событиях, о философии. Арагон говорит по–русски — он изучает наш язык. Ему не всегда удается найти нужное слово, тогда он запинается, щелкает пальцами, злится и смеется над своей беспомощностью, но в конце концов вспоминает подходящее выражение и с удовольствием, протяж

но, нараспев произносит его, старательно соблюдая грамматические и синтаксические правила.

— Французский народ сильно вырос за эти годы, — говорит он. — Раньше чтение книг было прерогативой избранных — до войны тираж в пять тысяч экземпляров считался большим. Но в трудные годы оккупации французы полюбили книгу — книга заменяла людям общение между собой. Любовь к книге сохранилась и сейчас. Поэтому издание литературы стало нынче прибыльным. Это и хорошо и плохо. В наших условиях всякое прибыльное дело становится предметом спекуляции. Сейчас у нас расплодилось огромное количество издательств, многие из которых выпускают всякую дрянь. В 1945 году во Франции было издано около одиннадцати тысяч книг! В океане пошлости теряются хорошие произведения. Но хорошие книги есть, и их немало…

Арагон хвалит только что вышедшие книги прогрессивных писателей Франции. Вот сборник рассказов «Коллаборационисты». Их автор — писатель Жан Фревиль — беспощадным пером обрисовал типы людей, сотрудничавших с немцами. Бывший партизан Андре Шамсон выступил с двумя книгами: «Последняя деревня» — из периода пресловутой «странной войны» 1939—1940 годов и боев 1940 года и «Кладезь чудес» — о Франции под немецким игом; последняя из перечисленных книг рецензировалась в советской печати.

Высоко оценивает Арагон новые стихи Поля Элюара. До войны это был «трудный поэт». В годы войны Элюар вступил в коммунистическую партию, активно участвовал в Сопротивлении, писал абсолютно понятные, точные и сильные, дышащие страстью стихи, будившие ненависть к врагу.

Сам Арагон по–прежнему работает много и упорно. Он опубликовал новый роман «Орельен» — о жизни между двумя войнами, сборник рассказов о Сопротивлении — «Падение и величие французов». Несколькими изданиями вышли сборники его стихов. Один из них разошелся в семидесяти пяти тысячах экземпляров.

Арагон подошел к своей маленькой конторке, взял кипу исписанных листов, перелистал их, бережно разгладил.