Валентин Симоненков - Шарашки. Инновационный проект Сталина

«Принкуст» обладал значительной автономией в своей деятельности: исполнительные органы могли свободно распоряжаться всеми материальными и финансовыми средствами за исключением заработной платы заключенных. Последняя полностью перечислялась на счета Главного управления принудительных работ для использования в подъемном фонде. За полгода активной хозяйственной деятельности чистая прибыль куста достигла 30 %. Такой показатель рентабельности превосходил все самые смелые ожидания.

Тем не менее, в деятельности «Принкуста» и сменившего его вскоре «Кустгумза» наблюдается много черт, роднящих лагеря принудработ с местами заключения обычного типа. Прежде всего, это стремление отказаться от внешних работ в понимании того времени, т. е. от рассредоточения рабочей силы по различным не связанным между собой объектам, что делало трудновыполнимыми требования режима. Такой способ считался наихудшим из всех возможных. Поэтому руководство стремилось всемерно развивать производство в лагерных мастерских либо шло на такой неординарный шаг, как арендование простаивающих предприятий для использования на них своих заключенных. На этот путь, в частности, призывал встать все лагеря Циркуляр Главного управления принудительных работ при НКВД РСФСР № 82 от 24.3.1921. Подчеркивая, что прежняя практика сводит на нет само понятие наказания, составители документа требовали превращения лагерей «в фабрику, завод, мастерскую, но не в казарму, из которой черпают рабочую силу на очистку снега и проч.». Наилучшим способом организации лагерного хозяйства авторы документа считали взятие в аренду предприятий с простым технологическим циклом (назывались кирпичные и лесопильные заводы) и размещение осужденных непосредственно на их территории.

Несмотря на некоторый революционный романтизм составителей циркуляра, привлекает внимание сама идея создания самостоятельного лагерного хозяйства, применяющего труд заключенных в массовом порядке и способного к оперативному маневрированию рабочей силой. В дальнейшем эта идея и нашла свое осуществление в исправительно-трудовых лагерях ГУЛАГа. Пока же в 1921–1922 гг. не имеющие собственного «места обитания» и лишенные пополнения рабочей силой лагеря принудительных работ оказались лишними и к середине 1922 были расформированы.

В Декрете СНК от 21 марта 1921 г. «Об установлении общих начал лишения свободы лиц, признанных опасными для Советской Республики и о порядке условнодосрочного освобождения заключенных» говорилось, что «в своей деятельности судебные органы РСФСР должны преследовать следующие цели: 1) поставить лиц, признанных опасными для советского строя, в фактическую невозможность причинить вред, 2) предоставить им возможность исправления и приспособления к трудовой жизни».

Но в условиях нэпа все усилия по созданию полноценных хозяйственных организмов, опираясь на местные ресурсы, встречались с труднопреодолимыми препятствиями. Это лишний раз подтвердили участники Второго съезда работников пенитенциарного дела, проходившего в Москве в конце ноября — начале декабря 1924 г. Из выступлений вырисовывалась безотрадная картина. Отсутствие средств (к 1925 г. только 32 места заключения РСФСР финансировалось из госбюджета, остальные были отданы на довольствие местным бюджетам), перегруженность краткосрочными заключенными и материально-бытовые проблемы предельно ограничивали возможность привлечения осужденных к внутренним работам. Организации труда препятствовал громадный некомплект надзирающего состава и конвоя, вызванный острой нехваткой средств и материально-бытовой неустроенностью. Заработная плата административного и надзирающего состава, как и расходы на заключенных, серьезно колебалась в зависимости от местоположения места заключения и его бюджетного статуса. В госбюджетных учреждениях содержание заключенного обходилось примерно на 25 коп. в день дешевле, чем в такого же класса тюрьмах, финансируемых из местных средств. Выше была и зарплата надзорсостава. Надзиратель в госбюджетном домзаке («доме заключения») получал в среднем 27,6 руб. в месяц, в то время как его коллега в провинции имел среднюю зарплату в 18 руб. в месяц: на Урале и в Сибири нередки были «зарплаты» и в 10 рублей. Исключение (лишь подтверждавшее эту закономерность), составляли крупные промышленные центры вроде Ленинграда, где средств местного бюджета вполне хватало, чтобы обеспечить надзирателям «фантастический» ежемесячный доход в 39 рублей.

Следствием такого финансового положения пенитенциарной системы была текучесть кадров. Для примера возьмем Урал — один из регионов с низким уровнем заработной платы. Штатная численность обслуживающего персонала мест заключения здесь в начале 1924 г. составляла 780 чел. В течение года уволились 673 человека и вновь был принят на работу 681 сотрудник, причем штат ни разу не был укомплектован полностью. При таком качестве надзора о серьезном трудовом использовании спецконтингента нечего было и думать. Поправить же финансовое положение за счет перераспределения средств в местных бюджетах было невозможно. Отделы мест заключения (ОМЗ) организационно входили в состав административных отделов местных исполкомов. У последних первоочередных статей расхода было много и без «домзаков». Наоборот, большая часть средств, получаемых ОМЗами, немедленно перераспределялась в пользу других отделов, например милиции.

В подобной ситуации единственной возможностью улучшить содержание заключенных и обслуживающего персонала было развитие собственной хозяйственной деятельности мест заключения. И вот здесь-то и возникали главные проблемы.

Система исполнения наказаний была крайне либеральной по отношению к правонарушителям из социально близкой среды: они получали низкие сроки лишения свободы (в середине 20-х годов существовало даже однодневное тюремное заключение), имели ряд льгот и зачетов. Например, осужденные крестьяне получали отпуска из мест заключения на время полевых работ (время отпуска засчитывалось в срок), соответствующее постановление ВЦИК было принято 21.04.1925 г.

Итогом этой и подобных мер была постоянно меняющаяся численность заключенных. По данным переписи, проведенной в 1926 г., из общего числа осужденных в 103 683 человека 52 % имели сроки заключения меньше одного года. Организовать их трудовое использование за такое короткое время было сложно, помимо недостатка времени, сказывался недостаток средств и возможностей. Советская исправительная система использовала здания, в подавляющем большинстве доставшиеся в наследство от старого режима. Они не были приспособлены для применения во все возрастающих масштабах труда заключенных: отсутствовали помещения, оборудование. О проблемах, стоявших перед местами заключения, дает представление рапорт Уральского УНКВД в ГУМЗ НКВД РСФСР: «Все мастерские мест заключения носят кустарный характер, не механизированы, в силу чего впитывали в себя небольшое количество рабочей силы. Старые тюрьмы… не приспособлены для производственной деятельности. Не менее важным обстоятельством, затрудняющим полное использование срочнозаключенных на работах, составляет наличие в м/з [местах заключения] большого процента неквалифицированной силы, в частности крестьян».