Все это создавало психологическую основу появления особого рода литературы - так называемого "красного детектива" ("Месс-Менд" Мариэтты Шагинян, "Иприт" Виктора Шкловского и Валентина Катаева), который предполагалось противопоставить детективу, буржуазному. Героями этих книг были отважные рабочие и сознательные интеллигенты, разрушающие хитроумнейшие заговоры капиталистических держав против Страны Советов. Непременным элементом было некое фантастическое допущение, наукообразная, а иногда и откровенно сказочная "гипотеза" (у Шагинян - это открытие особого чудесного элемента лэния или содружество вещей и рабочих; у Шкловского - изобретение сверхвзрывчатки). "Красный детектив" был откровенным выражением отчетливо сформулированного "социального" заказа; его буйно-приключенческий сюжет, перебрасывавший героев с одного континента на другой, неизменно завершался картинами мировой революции, в приближении которой решающую роль играли похождения героев. "Красный детектив" был, по существу, гибридным жанром, совмещавшим в себе элементы детектива и фантастики; его черты во многом характерны и для главной части фантастики начала 20-х годов. В это время наша фантастика, делавшая свои первые шаги, выработала своеобразную форму, жанр - "роман о катастрофе". Упрощенная схема такого романа выглядит примерно так: совершается некое научное открытие (довольно часто - "лучи смерти"); оно является последним толчком, нарушающим неустойчивое равновесие капиталистического мира; в борьбе за изобретение, его использование или сокрытие сталкиваются могущественные социальные силы; это столкновение приводит к мировой катастрофе и, как следствие, к победоносной революции. Трудно провести четкую грань между научно-фантастическим "романом о катастрофе" и псевдонаучным "красным детективом"; пожалуй, для первого характерен все-таки больший интерес к научным деталям открытия и меньший (хотя еще значительный) удельный вес собственно приключений и детектива. В своем чистом виде указанная схема воплощена, например, в небольшой повести А. Палея "Гольфштрем". Действие повести происходит в недалеком будущем, когда мир окончательно разделился на два лагеря: капиталистические США и союз социалистических республик Старого Света (то есть Европы и Азии; деление, как видим, почти современное). Пытаясь захватить мировое господство, американские миллиардеры планируют перегородить гигантской плотиной теплое течение Гольфстрим, согревающее Европу, и обрушить тем самым на социалистические страны ледяные волны холода. Попытка бомбардировать плотину, предпринятая летчиками союза, оканчивается неудачей и гибелью одного из героев повести. Однако в действие вступает новый фактор - солидарность мирового пролетариата: рабочие Америки восстают против своих угнетателей. Параллельно основному действию автор пытался набросать отдельные картины будущего быта. Интересные находки имеются в описании жизни американских рабочих - они разобщены, им запрещено собираться вместе, их труд напоминает бессмысленное ритмическое действо, их жизнь проходит в чудовищных подземных общежитиях. Эти картины Палей создавал, исходя из обнаружившихся уже тогда тенденций современного капитализма - тенденции к превращению рабочего в придаток к конвейеру и тенденции к разобщению рабочего класса. Второе подмечено вполне точно; тема разобщенности, отчужденности людей друг от друга - одна из главных и трагичнейших тем лучшей части современной американской фантастики. Однако в изображении социалистического будущего Палею, как и большинству тогдашних фантастов, не удалось продвинуться дальше самых общих и наивных представлений. К числу "романов о катастрофе" следует отнести и повесть Анатолия Шишко "Аппетит микробов" и роман В. Катаева "Повелитель железа". Герой повести Анатолия Шишко изобретатель Лаэрак пытается навязать свою пацифистскую программу властителям капиталистической Европы, используя в качестве орудия созданные им отряды человекоподобных автоматов. Эта наивная попытка, разумеется, оканчивается трагически для Лаэрака; однако в ходе вызванных им событий нарастает конфликт между капиталистами различных стран; конфликт перерастает в военное столкновение, в химическую войну, которая превращает Францию в отравленную, выжженную пустыню, а Париж - в жуткое кладбище миллионов людей. Доведенные до отчаяния солдаты французской армии поворачивают оружие против кучки военных авантюристов, захватывают Париж и провозглашают Советскую власть. Интересно заметить, что в этих книгах научное открытие (фантастическая пружина сюжета) постепенно в ходе событий оттесняется на второй-третий план. Масштаб событий перерастает деятельность одиночек, как бы гениальны они ни были; в игру вступают мощные социальные силы, и она идет уже не по законам фантастики, а по реальным историческим законам. Этот переход от научно-фантастического плана к социально-историческому, широкому плану, в каком бы несовершенном виде он ни происходил, - весьма характерная особенность ранней советской фантастики. В романе Катаева роль "спускового механизма" играло открытие ученого-пацифиста Савельева, нашедшего способ намагничивать на больших расстояниях все железные предметы. И тут ученый-пацифист пытается навязать свою волю правительствам, угрожая намагнитить все оружие их армий; и здесь он терпит поражение в своей благородной и наивной попытке, но его вмешательство инициирует цепь событий, завершающихся революцией в Индии. Крах пацифистских иллюзий, крах попыток гениальных одиночек "организовать" историю по придуманной схеме, торжество "самоорганизующейся" исторической необходимости - эти идеи, общие для произведений данного типа, можно рассматривать как первое, зародышевое воплощение очень важных для фантастики проблем: "механизм взаимосвязи науки и общества", "механизм взаимодействия усилий личности (здесь ученого, его открытия и т. д.) с историческим процессом". Конечно, в те времена это еще не осознавалось так обнаженно, как сейчас, когда мы уже получили такие уроки сложности, как открытие атомной энергии, например. Но фантасты, угадывавшие великое будущее науки, догадывались и о ее серьезном влиянии на судьбы общества и пытались это влияние показать. Тем самым фантастика отходила от узко-понятой "специфики жанра", которая, по мнению некоторых тогдашних критиков, заключалась в беллетризованной популяризации научных знаний и вырывалась, как говорится, на "оперативный простор" социальных обобщений. Давняя традиция получает новое развитие. Сегодня нам трудно представить себе фантастику без социального аспекта, научно-фантастический сюжет без исторического, глобального эха, и потому раннюю нашу фантастику мы склонны скорее недооценивать.
Читать дальше
