Виктор Топоров - Жёсткая ротация

Спокойствие сохранял — по временам приходя в сознание — только Ельцин, сразу же заявивший, что коммунистов к власти он не допустит ни в коем случае, и подкрепивший эти слова ужасающим, если вдуматься, афоризмом: «Победа коммуниста на президентских выборах означает гражданскую войну». Потому что гражданскую войну, выходит, собирался в случае поражения развязать сам Ельцин.

(Подлинную цену его умению «не допускать» мы узнали через два года без малого: «Девальвации я не допущу!» — прозвучало из президентских уст ровно за два дня до дефолта. Кстати, в книге Ельцина «Марафон» это обещание переврано ещё несусветнее: «Инфляции я не допущу!» Но тогда, десять лет назад, всё равно всё было очень серьёзно и очень страшно.)

И вот то же самое «Не допущу!» звучит из уст второго президента России — в принципиально ином, хотя столь же оптимистическом, контексте и в совершенно новом смысле. Президент пообещал ни в коем случае не допустить дестабилизации в процессе окончательного решения проблемы-2008, причём само решение не оглашено и, скорее всего, ещё не выбрано. Однако дестабилизации не будет ни в коем случае. Её не допустят. Её не допустит Путин. У нас есть Путин — и он её не допустит. Подобно тому, как Ельцин — отдадим ему должное — так и не допустил коммунистов к власти, хотя Зюганов в 1996 году набрал, похоже, свои 51 % уже в первом туре.

Президент Путин впервые пообещал не допустить дестабилизации, выступая перед голландскими бизнесменами. Чтобы эти буратины спокойно несли свои денежки на нефтяные и газовые поля. То есть его слова приобрели характер государственной гарантии зарубежным инвесторам. И, надо полагать, так и будут истолкованы на Западе. Грамотно вложись (на сленге сильных мира сего) — и не суетись под клиентом.

Однако о том, что он не допустит дестабилизации, Путин сказал в рамках более широких рассуждений о нежелательности изменения Конституции в сторону третьего президентского срока. То есть на третий срок идти нельзя, если не будет дестабилизации, допустить которую не просто нельзя, а нельзя ни в коем случае. А если появится опасность дестабилизации, если возникнет альтернатива — дестабилизация или третий срок, — что тогда?

Другое дело, что никакой дестабилизации и впрямь не предвидится — не при Ельцине-95, чай, живём. Той живности, что нынче водится в пруду, — ископаемым демократам, головастикам-нацболам, скинам с панками — лодку не раскачать. Да и вообще — лодку можно раскачать, только находясь в самой лодке.

Но для того чтобы президент сдержал слово, дестабилизации надо не допустить. Неуправляемой дестабилизации, если уж договаривать до конца. А как её не допустить, если отсутствует даже угроза дестабилизации? И куда смотрят наши органы, если угрозы дестабилизации они не видят?

А вот туда и смотрят. Её, миленькую, и видят. И президента слушают — им положено. И слушаются — у них дисциплина. И даже по ненаписанному умеют читать между строк.

Так что страна может спать спокойно, только если она называется Голландией.

2005

Что общего у трёх-с-половиной-часовой пресс-конференции президента страны с назойливой рекламой некоего порошкового бульона по всем метровым телеканалам сразу? На первый взгляд ничего. Но только на первый.

Нахваливая президентскую пресс-конференцию, новостники и политаналитики в один голос именуют её рекордной по продолжительности и говорят о неизбежном включении в Книгу Гиннесса. А хорошенькая моделька, в образе офисной секретарши нахваливающая порошковый бульон, называет его «самым горячим».

Совершенно очевидно, что в число существенных, да и сущностных характеристик порошкового бульона входят доброкачественность, питательность (калорийность), вкусовые и ароматические ощущения (как пишут порой на упаковке — «со вкусом говядины»), предположительное отсутствие вредных добавок, срок годности и т. д., но никак не температура воды, которой его заливают. Заливать его нужно крутым кипятком — иначе он просто не растворится, — а уж как потом пить, дело вкуса.

Совершенно очевидно, что в число существенных характеристик президентской пресс-конференции входят искренность, открытость, содержательность, хладнокровие и бесстрашие при ответах на трудные вопросы, не в последнюю очередь сенсационность, но никак не продолжительность, рекордная или нет.

Нахваливающая бульон моделька обращается к нему как к мужчине, с сексуальной хрипотцой в голосе восклицая: «Ты мой самый горячий!» Эротические обертоны прозвучали и на президентской пресс-конференции «от имени всех блондинок»: «Как вам удаётся оставаться таким красивым?»

«Все мы не красавцы», — вынес когда-то в название книги советский прозаик. Все мы не красавцы — и президенты тоже. Хотя некоторые из нас (и из них) всё же красавцы (а в Индии, в Пакистане и на Филиппинах президентами были даже красавицы), но это опять-таки не сущностная характеристика — и даже не очень существенная. Писаные красавцы, допустим, Билл Клинтон и Фидель Кастро, но мы их любим (или не любим) отнюдь не за это.

Красавец Клинтон — демократически избранный президент демократической страны — проработал в Белом доме два срока с огромным успехом, и, бесконечно превосходя популярностью и несостоявшегося преемника-демократа, и победившего на выборах соперника-республиканца, безропотно подчинился Конституции, предписавшей ему уйти в отставку. А красавец Кастро, доведший и без того нищую страну до ручки, и коммунистом-то себя провозгласил (и остаётся им до сих пор) только потому, что в коммунистических странах пожизненного правителя не принято называть диктатором. И это-то и есть сущностная характеристика и. если угодно, существенная разница между двумя красавцами. Тогда как амурные похождения обоих президентов как раз более или менее сопоставимы.

О том, что каждый свой шаг (и пресс-конференцию в том числе) наша власть обставляет как спецоперацию, известно всем. Это оправдано «генетически» (имею в виду генезис самой власти) и до недавних пор было оправдано прагматически. Власть играла на перехват инициативы — у олигархов, у губернаторов, у парламентских партий, у либеральных СМИ, у политически не оформленной оппозиции. Играла — и выиграла по всем статьям. Получив в результате ручных олигархов, назначаемых губернаторов, квалифицированное большинство в парламенте, лояльные СМИ и насмерть перепуганных правозащитников. Теперь между ней и народом никого нет (кроме бутафорской Общественной палаты и утратившего былую строптивость Конституционного суда) — а значит, прагматическое оправдание перманентных и показательных спецопераций безвозвратно утеряно. Власть уже может (ей ничего больше не грозит) и уже обязана говорить с нами по существу, не только не вешая лапшу на уши, но и непременно сообщая нам что-нибудь и впрямь важное — не про температуру бульона, а про вкус. Может и обязана, но не хочет.