Виктор Топоров - Жёсткая ротация

Однако не всё так безнадёжно. То немногое актуальное, что происходит сегодня в поэзии, — рэп прежде всего — предугадано и предвосхищено Ширали. Сами рэперы этого, разумеется, не знают, а Ширали ничего не знает про рэп и рэперов, но тем не менее. Танатос и Эрос как два единственных источника вдохновения, исступлённое — на разрыв аорты — чтение, джазовый принцип формирования перетекающих друг во друга текстов и сиюминутность повода — всё это от него. Этот тип поэзии востребован — в той минимальной мере, в какой сегодня вообще востребована поэзия.

В полном собрании стихотворений значительное место занимают стихи самых последних лет — «стихи из матрацной могилы», как именовал соответствующий этап своего творчества Генрих Гейне. Замечательно хорош написанный в 90-е цикл «К Ларисе Олеговне». Пустоваты 80-е. И конечно же великолепны 60-е-70-е — пора раннего, но сразу же полного поэтического расцвета: «Сад», «Любитель», «Джазовая композиция», чуть ли не всё подряд. «Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной», — написал себе на сорокалетие Бродский. «Ах, в нищете мне уютней. / Скорей не уютней — привычней», — на свой невнятный лад усмехнулся в канун собственного шестидесятилетия Ширали.

2006

Девочка Маша написала роман про девочку Машу. В романе девочка Маша приходит в гости и говорит: «Я — писательница!» Тогда как публика взирает на неё, а затем и внемлет ей с трепетом и благоговением. — Так не пойдёт, — сказал я девочке Маше. — Это не жизненно. Люди стесняются собственного писательства и без малейшего пиетета относятся к чужому. Такую, с позволения сказать, писательницу люди моментально подняли бы на смех. — Какие люди? — Нормальные. Натуралы. Этого девочка Маша в толк взять не может. Потому что она-то как раз ненатурал. Или ненатуралка; не знаю, как правильнее. И общается, в основном, со своими. И посвящает им стихи (точнее, стихопрозу) и романы. И они ею самой и её творчеством и впрямь восхищаются. И, кстати, не зря: и славная она, и талантливая, и даже, на наш натуральный взгляд, хорошенькая. Но главное, у них, у ненатуралов, идёт интенсивная духовная жизнь: всё читают, всё знают, за всем следят; всем, в том числе и новым, живо интересуются. У нас — всё в прошлом (и самая читающая страна тоже), а у них — сплошная литературная кадриль, перманентно переходящая в гей-парад. Захиревшую было во второй половине прошлого века англоязычную литературную жизнь сильно расцветили представители нацменьшинств — от Владимира Набокова и Салмана Рушди до какого-нибудь безымянного нобелеата с берегов Карибского моря. У нас этот рудник выработан «литературой народов СССР»; отечественная словесность прирастает разве что Уралом и простирающейся за ним Сибирью. А ещё — и, пожалуй, ничуть не в меньшей мере — меньшинствами сексуальными. Только мы этого (и того, и другого) до поры до времени не замечаем. Гомосексуальная тема теснит гетеросексуальную на клубном уровне и нехотя выдаёт себя за неё в театре, в кинематографе и на телевидении. А вот в литературе всё сложнее и, не в последнюю очередь, потаеннее. Хотя ключевой вопрос остаётся неизменным: воспринимать ли творчество людей лунного света как особую субкультуру или рассматривать его в общекультурном контексте без оглядки на сексуальные предпочтения того или иного «творца» (которые к тому же могут быть вызывающе декларируемыми; нескрываемыми, но и не выпячиваемыми; известными лишь в узком кругу; скрытыми; латентными; наконец, напускными)? Причём граница всякий раз зыбка, критерии, как минимум, двусмысленны, творческие результаты амбивалентны, и многое происходит (да и воспринимается), скорее, «по умолчанию». Упомяну в этой связи две книги, вышедшие уже в перестройку, — «Другой Петербург» и «Другую любовь». Автор первой — известный искусствовед, укрывшийся под красноречивым псевдонимом К. Ротиков, — никогда не таил, но и не афишировал собственной голубизны. Автор второй — не менее известный археолог — был осуждён за мужеложство в 1981 году и впоследствии долгие годы утверждал, будто стал жертвой политических репрессий. Что отчасти было верно: гомосексуалистов у нас тогда сажали, как нынче олигархов, — крайне избирательно и не столько по факту, сколько «по совокупности».

Любопытнее, однако, другое. В начале 90-х археолог опубликовал серию очерков о нравах Зоны, изобразив себя невинно пострадавшим натуралом, доросшим в тюрьме и в лагере сначала до «углового», а потом и до «смотрящего»! «Гони ты старого… (пару слов пропущу), всё он врёт, я сам знаю нескольких студентов и аспирантов, которых этот „научный руководитель“ испортил», — безуспешно внушал я простоватому завотделом публицистики журнала «Нева»… Но годы шли, ситуация в стране менялась, и всё тот же археолог приволок в «Неву» более достоверные мемуары (напечатать их постеснялись), а затем выпустил и «Другую любовь», причём под собственным именем. Запад успел пройти весь этот курс наук в XX веке — но премудрости не набрался и он. Кого, собственно, любит Сван? Да и Гумберт Гумберт? Какой Америке адресована «Другая страна» Болдуина — чёрной или розово-голубой? За что расстреляли Лорку — цыгана-гомосексуалиста-антифашиста? Уистен Хью Оден адресовал любовную лирику грамматически-бесполому you (девять лет назад я выпустил его «Собранные стихотворения» в своём переводе — и специфическую критику по своему адресу, начиная со статьи некоего Петухова, читаю — как правило, почему-то в «Русском журнале» — до сих пор). Создателей новейшего фильма «Капоте» гомосексуализм титульного персонажа (и знаменитого писателя, автора «Хладнокровного убийства») волнует куда больше, чем преступление, которое он расследует. Зарубежных ненатуралов мы теперь, впрочем, печатаем. Бывает, и массовыми тиражами — взять хоть Артуро Переса-Реверте. А отечественных (тех, кто не мимикрирует) — ни в какую! Был у меня однажды разговор с завотделом прозы журнала «Звезда» покойным Михаилом Паниным. «Хочешь, Миша, в журнал отличный, без дураков, роман о любви? — Хочу!!! — Но там мальчик любит мальчиков. — Тьфу!!!» Роман этот — «…и финн» Алексея Ильянена (действительно превосходный) — вышел через пару лет в издательстве «для своих» и тиражом, увы, тоже «для своих». Есть такие издательства — скажем, в Твери — и периодические издания — допустим, «Митин журнал». Работая в коммерческом, но амбициозном издательстве, я выпустил «Тридцать интервью» Ярослава Могутина и роман «Я тебя люблю, и я тебя тоже нет» Сони Адлер. Яркие интервью со знаменитостями (в основном, голубыми) «внебрачного сына Эдички», как он себя когда-то именовал, продавались плохо, а вот сочная книга сорокалетней красноярской бисексуалки улетела со свистом! На встрече с питерскими читательницами Соня была беспощадно раскритикована за «клеветническую пропаганду мата и промискуитета» как имманентных качеств тусы и восторженно увезена собственными хулительницами в ночной клуб. Успев при этом пообщаться с прозаиками Сергеем Коровиным, Павлом Крусановым, Сергеем Носовым и Ильёй Стоговым и даже положив глаз на одного из них. А вот девочку Машу Ленину я издать не смог. И вовсе не из-за фальшивой сцены с писательницей. Её восторженную прозу и стихопрозу (вроде «Песен Мальдорора» Лотреамона) амбициозное, но при этом коммерческое издательство «Лимбус Пресс» не потянуло. Девочка Маша издала себя сама — уже двумя книгами, — и обе вышли в издательстве «Геликон Плюс» у Житинского, то есть были выпущены за свой счёт необъявленным, но явно гомеопатическим тиражом. В одной собрана проза, во второй (хронологически — в первой) — стихопроза.