Виктор Топоров - Жёсткая ротация

Главный герой романа — несомненный протагонист автора (правда, не прозаик, а публицист, но ведь сам Рыбаков подвизается и в этом жанре). В девяностые он пописывал — сперва в «Неву» и «Звезду», потом в «Новый мир» и «Знамя» — оптимистично-перестроечную чушь, а сейчас сокрушается, осознавая, что вместе с остальными либерал-идиотами невольно помог либерал-предателям и либерал-паскудникам обвалить Россию. Служит он, впрочем, у либерал-паскудника в «Русской газете», хотя премия «Золотой Войнович» ему явно не светит. Разведён, имеет сына пятнадцати лет, пойманного на том, что показывал одноклассникам запрещённый фильм «Иван Васильевич меняет профессию». Всё это весьма недурно написано, да и правдоподобия — в жанре альтернативной истории, разумеется, — не лишено. Правда, как я не раз уже указывал «патриотам», подлинный оккупационный режим функционировал бы куда эффективнее и был бы коррумпирован далеко не в той мере, как любое из постсоветских правительств, кроме разве что примаковского… Недурно, местами даже вкусно написано и вполне могло бы стать интересным для продвинутого читателя (не путать с задвинутым — тот как раз читает только фантастику) романом. Да только не становится. Мешает дурная фантастическая генеалогия (и телеология), мешает «добрый прищур», предписанный мэтром, мешает дурное стругацкое семя. Главного героя зовут Губошлёпов. Его друзей и сподвижников — таких же славных по-своему людей, как он сам, — Обиванкин и Гнат Соляк. В последнем имени угадывается тёмное прошлое — да ведь и впрямь Гнат из украинских националистов и именно в таком качестве под американским руководством поучаствовал в распаде Союза и обвале России. Но то, что этот «плохой парень» вот-вот встанет на дорожку идейного исправления, ясно с первой страницы. Обиванкин — тот и вовсе могучий старик изнурённого вида, ядерщик и ракетчик, духовный собрат замученного оккупантами академика Алфёрова. Понятно, что приключения носящих такие фамилии персонажей не могут не обернуться идиотизмом. Они и оборачиваются. Губошлёпов, взяв с собой сына, едет в Москву попрощаться с умирающей родственницей. В компаньоны набивается Обиванкин, таинственно намекая на судьбоносную для восстановления державы миссию. Обиванкин числится в розыске, на вокзале его углядывает и затем «ведёт» Гнат. Но прямо в Бологом (на таможенном и пограничном контроле) перековывается и в конце концов помогает Обиванкину, Губошлёпову и Губошлёпову-младшему осуществить невыполнимую миссию. А именно: захватить пылящийся в качестве выставочного экспоната в одном из московских парков «Буран» — и поднять его в воздух. То есть, опять-таки по анекдоту, купить фанеры, построить аэроплан и улететь на нём к Бениной матери! Конец романа. Альтернативщики — тот же Крусанов — пишут для умных людей и уважают читателя. Не зная решения, они предлагают решение метафорическое или символическое; решение суггестивное, решение будоражащее. Фантасты пишут для дураков, их, понятно, не уважают и решения предлагают поэтому заведомо дурацкие, заведомо потешные, заведомо никакие. Книга получается (дураков у нас хватает), литература, увы, — нет. Не получается даже у несомненно талантливого Вячеслава Рыбакова. Вот так, Слава, без обид. Ты спросил — я ответил. И мой тебе совет на будущее: пиши для умных людей, а не для коллег по семинару научной фантастики.

2003

Серия взрывов потрясёт Москву в октябре 2005-го, а уже 7 ноября белокаменная сгинет окончательно и безвозвратно. Поэтому вручение Букеровской премии (декабрь) не состоится вовсе, а оглашение шорт-листа придётся как раз на первую декаду светопреставления. Так что, куда ни кинь, эсхатологическому роману Дмитрия Быкова «Эвакуатор» ничего не светит. Двое разнополых сотрудников столичного еженедельника заводят служебный роман, в котором, наряду с вялыми соитиями, существенное место отводится бурному трёпу в виде главным образом ролевых игр. Одна из которых — своего рода космическая одиссея — мало-помалу вытесняет все прочие. Я инопланетянин, говорит мужчина, всё здесь вот-вот провалится в тартарары, но вот тебя я спасу. Я возьму тебя с собой в наш мир. Прокачу с ветерком на звездолёте. И дочь твою прокачу, и мужа, и мать, а бабушку пусть Жучка катает. Женщина и верит, и не верит, и то и дело обмирает в неземных по форме и по факту объятьях. А Россию меж тем рвёт Москвою, и мир — Россией, и нашу Солнечную систему — старушкой Землёй. Но и на Альфе Центавра дело обстоит ничуть не лучше… Авторский проект «Дмитрий Быков» в своей амбициозности, разносторонности и неиссякаемости сходен с акунинским. Обоим модным сочинителям приспичило переписать заново всю великую русскую литературу. Не пересказать своими словами (своих, по-настоящему оригинальных, слов ни у того, ни у другого нет), а именно по-борхесовски (Пьер Менар — автор «Дон Кихота»!) переписать слово в слово. Заменив пресловутую духовность филистерскими рассуждениями и филигранным меркантильным расчётом (Акунин) или, по большому счёту, бескорыстно, но с тем большей ненасытностью залюбовавшись собственным исполнительским мастерством (Быков). У Акунина получаются мутанты, у Быкова — клоны, и Владимир Сорокин отдыхает. В романе «Эвакуатор» Быков клонирует и контаминирует знаменитые, но не лучшие образцы отечественной словесности: «Невозвращенца», «Мастера и Маргариту», «Доктора Живаго» (в книгу демонстративно включены «Стихи вокруг романа») и братьев Стругацких с поправкой на обруганного прямо в тексте автора «Б. Вавилонской» Митрофанушку Веллера. Особенно губительны, разумеется, уроки, взятые у жидов города Питера: национально-пропорциональное представительство положительных персонажей, допущенных в космический ковчег; замешенное на дурных каламбурах хохмачество (секс бывает банальным или анальным); высокопарно-бездарные разговоры о смысле жизни и о самопожертвовании вперемешку с милыми пустячками, вроде провинциальной бабуси, со вкусом цитирующей Василия Васильевича Розанова, или звездолёта в форме садовой лейки. На «фантастических» страницах (а их большинство) роман проваливается в такую бездну, что кажется, будто его сочинил не автор талантливого «Оправдания» и кондиционной «Орфографии», да и вполне качественной, хоть и вторичной лирики, а какой-нибудь непоправимо бессмысленный «турбореалист», с ног до головы увешанный погремушками от престарелого Дона Натановича Руматы.

То ли тихий ангел пролетел, то фантаст родился… Московские страницы, впрочем, весьма милы. Служебный роман — и отдельно птичий язык, на котором, используя остранение по Шкловскому, переговариваются центральные персонажи, — почти превосходен. Пока его (и тот, и другой), как лягушку дробью в рассказе Марка Твена, не «заряжают» аллюзиями на Маргариту и Лару. И, разумеется, на Мастера и Поэта. Потому что такая лягушка, ясен пень, летать способна только низенько. Тогда как космическая лейка и вовсе не фурычит. Равно как не лезет ни в какие ворота российская глубинка, куда за родной бабушкой, она же В. В. Розанов, на перекладных едет Лара, став при этом свидетельницей небольшого, но симптоматичного Чернобыля и лишь чудом спася дефективного мальчика, местного Левшу и исполненную непоказного гнева чеченскую террористку. Впрочем, в романе постоянно подчёркивается, что ни чеченцы, ни даже ФСБ ничего не взрывают: просто-напросто всё разваливается само. Бытует мнение, будто роман «Эвакуатор» плох прежде всего потому, что вырос из небольшого рассказа. Про нашего мужа, про феноменально дешёвую забегаловку в Свиблово, про журнал «Собеседник», который здесь, естественно, переименован в «Собутыльник». И, понятно, про «сентябрьский синдром»: паническое ожидание взрывов (начиная с социального) в очередной День Москвы… Что ж, это объяснение правдоподобно, но недостаточно. Ведь в случае с «Эвакуатором» мы имеем дело не с творческой неудачей несомненно одарённого и авторитетного автора, а с поразительным по своей беспомощности и безнадёжности художественным провалом. Блеск (пусть и вторичный) всего, что делает в литературе Быков, оборачивается здесь даже не треском, а пшиком. И, априори (в букеровском случае) и апостериори (в ситуации с «НацБестом») подозревая жюри литературных премий в предвзятости, чтобы не сказать в оголтелой ненависти к плодовитому и профессионально успешному автору, более того — искренне симпатизируя Быкову в его циклопических усилиях, далеко не всегда оборачивающихся сизифовым трудом, — рискну однако же заметить: на этот раз дело не в личной или клановой неприязни. Всё куда запущеннее. Похоже, это понимает и сам Быков. Иначе с чего бы публиковать ему восторженную статью о братьях Стругацких и — отдельно и особенно — о творчестве С. Витицкого? Раздающего, если кто забыл, пусть и сугубо локального значения премиальные погремушки. Но нет, высказав подобное предположение, я, скорее всего, возвёл на нашего новопрорезавшегося фантаста напраслину. Потому что человек он искренний. И восторженный. И, случается, искренне восторгающийся — и как раз статьи о том, чем он искренне восторгается, получаются у него ярче всего. И статья о Стругацких наверняка из этого ряда, а вовсе не из желания лизнуть по самые гланды ситуативно полезного человечка. Это не более чем совпадение. Правда, не любят Быкова в том числе (наряду со многим прочим) и за повышенную частотность таких совпадений. Я же, не разделяя всеобщей нелюбви, желаю Быкову поскорее проститься с дурными образчиками хорошей прозы и хорошими образцами дурной фантастики — и слово в слово переписать в следующий раз не «Ночной дозор», а «Войну и миру», сконтаминировав её с «Братьями Карамазовыми» и с «Обрывом», — и тогда всё, кроме премии, непременно срастётся.