Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6396 ( № 49 2012)

Подобно автору герой часто оказывается литератором, отчего создаётся впечатление, будто писателей в массе населения больше, чем читателей: "Я снова сел за книгу и начал строить планы на Марию"; "Немецкий грант подходил к концу, и письменный стол с видом на море был весьма кстати. Начиналась третья книга, и она требовала уединения".

Он с завидной регулярностью переживает маленькие душеочистительные катарсисы, страдает красиво и артистично: "Я любовался собой, лицедействующим оперное страдание. Крушил, грозил, членил и умолял".

Что ещё? Разумеется, кризис среднего возраста: "Назаров разглядел у идущего впереди Вадюхи лёгкую плешь на макушке. Подумал: "Лысеет Вадюха".

Дух "лихих девяностых": "Чёрные обрубки стволов пахли кислым порохом. Ещё было четыре года до фильма "Брат". Обрез ещё не романтизировали".

Не подумайте дурного - Современный Литератор не злоупотребляет таким сильнодействующим средством, как "остросюжетность". Современную Литературу нельзя превращать в низкопробный бандитский боевичок. История с обрезом, если кому интересно, закончится мирно и даже скучно.

Непременные действующие лица Современной Литературы - жалкие, ничтожные люди: "Общение малых мира сего складывается из ничтожных горестей: где и когда обругали, поимели, обсчитали". Сопоставляя себя с этими мизераблями, читатели получают возможность ощутить себя хозяевами жизни.

В дополнение к ним - фрики, которые потрясли бы самого Иеронима Босха: "Если допустить, что Машины зубы были напечатаны в таймс нью роман кегль двенадцать, то два заглавных её резца были восемнадцатой верданой".

Навязчивые эротические ассоциации: "Миниатюрные грудки были размером с крышку от заварного чайника. Низ живота заканчивался волнительной эспаньолкой".

Противоестественные пороки: "...из армии вернулся законченным шизофреником. Его там изнасиловали, лазоревый. Он пытался покончить с собой, а в результате надругался надо мной".

Наркотический "трип", описанный со всеми подробностями - от расстройства тактильных ощущений до панической атаки, которую знающие люди означают выражением "упасть на измену": "Вдруг показалось, что к губе прилип навязчивый кусочек сырого теста. Я попытался его снять, но пальцы потеряли всякое родство со мной, точно я отсидел их. Чужая рука пощупала губу. Да и самой губы уже не было - вместо неё торчал какой-то пористый мягкий нарост"; "Затрепетало, захлопало паническими петушиными крылами сердце. Только б инфаркта не было[?] Словно подслушав мои мысли, сердце раздулось. В груди шмыгнула мучительная острая игла, сердце лопнуло и потекло"[?]

Невообразимые метафоры и дикие ассоциации. Местами остроумные, а местами заумные до полного отсутствия смысла: "Лариса перевалила за "ягодку опять" и всё больше напоминала состарившуюся лисью шубу"; "Глядя на башню Александерплатц, я понял, что она вовсе не чупа-чупс, а прон[?]зённый спицей мяч для гольфа".

Водопад мата из уст всех, за редким исключением, персонажей, героя-рассказчика и самого автора.

И наконец - то, что есть в японской манге (комиксе. - Ред.) Точнее, то, что там отсутствует. Ни кульминации, ни конца, ни смысла.

Владимир ТИТОВ

Михаил Елизаров. Мы вышли покурить на 17 лет. - М.: АСТ - Астрель, 2012. - 288 с. - 6000 экз.

Если клоун выйдет плохо, назовём его дурак…

В ПРОКАТЕ

3 января стартует в мировом прокате новая киноверсия "Анны Карениной"

Однажды Лев Николаевич Толстой сказал Антону Павловичу Чехову: "Вы знаете, я терпеть не могу шекспировских пьес, но ваши ещё хуже". Несмотря на это, англичане, преданные своему богу театра, решили экранизировать толстовский роман "Анна Каренина" в контексте общеизвестной, никем пока не отменённой и не опровергнутой формулы "Весь мир - театр. В нём женщины, мужчины - все актёры". И в результате этот эффектный аллюр не только зрителю дал неожиданное драматургическое прочтение хорошо знакомой классики, но и банальному адюльтеру - притаившийся за внешней оригинальностью философский смысл.

Можно говорить о вызове классическому материалу. Однако, зная "бэкграунд" автора сценария фильма, оскароносца Тома Стоппарда ("Русский дом", "Билли Батгейт", "Бразилия", "Влюблённый Шекспир", "Ватель", "Берег утопии" и др.), можно с доверием и уважением благодарного зрителя воспринимать творческую смелость, и в частности бережное внимание чужестранца к русской теме. Особо радует, что, с одной стороны, ему не пришлось сильно отступать от текста первоисточника, нет только линии "Анна-Левин-Кити". Не менее важно, что и в дубляже звучат диалоги Толстого. Но, с другой - мы же всё знаем про эту даму и её мужчин, и мир видел, начиная с 1910 г. - года смерти автора, уже около 30 экранизаций романа - с Гретой Гарбо, Вивьен Ли, Аллой Тарасовой, Татьяной

Самойловой, Жаклин Биссет, Софи Марсо[?] Но Стоппард верен не только автору романа, но и самому себе. В культовом фильме "Розенкранц и Гильденстерн мертвы", снятом по пьесе "Гамлет", Стоппард меняет точку зрения на происходящее в Эльсиноре, предлагает увидеть всё глазами "щепок" при вырубке леса. Но и Шекспир говорит нам не о трагедии отдельного человека или власти, но о трагедии возвеличившей личность эпохи Ренессанса. В линейность толстовской трагедии драматург не вмешивается: действие идёт поступательно, что могло бы показаться скучным, если б не предпринял он трюк - действие помещено в пространство театра. Даже скачки проходят там! Конь Вронского вылетает со сцены в свободный от кресел партер, где его и пристреливают[?] А если распахнуть задник - Россия, снежная, берёзовая, раздольнотравная или золотящаяся колосьями, прекрасная, вольная и спокойная[?]

Но высший свет Петербурга (общество) - куклы с заданными движениями и репликами, они никогда не собьются со своего курса-роли, всё запрограммировано и предопределено. Условность их мира подчинена природе сценического искусства, не более того. На сцене, за кулисами, в зрительном зале и фойе, на балу, в конторе, на вокзале и скачках персонажи существуют в замкнутой коробке без права на личность. Одинаково вылепленные и блюдущие порядок куклы и клоуны пребывают в обманчивой идиллии. Нарушить её - моветон. Впервые оказавшись в кадре, каждый демонстрирует кукольность своего образа, но, впустив в себя эмоцию, кто-то постепенно раскрывается, обретает черты характера, стремление к гармонии внешнего и внутреннего. Отважились Анна, Вронский, Константин Левин, Кити Щербацкая, Долли и Стива Облонские, но самое удивительное здесь - Каренин. Мы видим[?] борьбу за свободу Личности.