Р Орлова - Последний год жизни Герцена

В этом же номере "Общины" помещено письмо издателя Огареву и Бакунину. Нечаев требует остатки бахметьевского фонда и развивает ту же мысль, только высказанную с удивительными для него церемонными оборотами:

Отказываясь отныне от всякой политической с вами, милостивые государи, солидарности, тем не менее, не перестаю смотреть на вас как на лучших представителей поколения, к сожалению, бесследно сходящего со сцены истории...

Расставаясь с вами, м.м. г.г., после окончательного объяснения, я даю вам руку, как друг, и смею надеяться, что не перестану им быть, тем более потому, что между нами не может быть никаких деловых столкновений, т.к. я глубоко уверен, что вы никогда не выступите более как практические деятели русской революции...

Когда весной 1870 года Нечаев изложил свою программу старшей дочери Герцена, она, в тот момент настолько увлеченная опасной игрой, конспирацией, переправкой рукописей, - да и любовными признаниями наставника, - тем не менее, реагировала определенно. Она записала в дневнике:

"Понять можно только одно, что это проповедует страшную ипокризию... цель оправдывает средства", - сказала она Нечаеву.

Он подтвердил: "Надобно просто взять их (иезуитов) правила, с начала до конца, да по ним действовать, переменив цель, конечно".

И удивило, и испугало меня это объявление... Чем больше (Нечаев) развивал необходимость такой системы и пускался в подробности, как, например, необходимость иногда подслушивать у дверей, распечатывать чужие письма, лгать и т.д., тем более удивлялась я, как Огарев мог соглашаться с таким образом действий. Когда я его об этом расспрашивала, он мне только отвечал:

- Бывают случаи, когда лгать необходимо.

- Ну, а подслушивать, чужие письма распечатывать и т.д.

- Да, на практике это иногда приходится делать, - был его невинный ответ.

Альбер Камю в книге "Человек-бунтарь" (1951) посвящает Нечаеву отдельную главу. Камю полагает, что с Нечаевым "революция впервые откровенно отделяется от любви и дружбы". "Оригинальность Нечаева в том, что он оправдывает насилие по отношению к братьям". Камю сопоставляет нечаевские догмы с "религиозно-этическими основами социализма декабристов, Лаврова и Герцена".

И действительно, сталкивающиеся принципы прямо противоположны.

В.Засулич о Нечаеве

Даже к завлеченной им молодежи он если и не чувствовал ненависти, то, во всяком случае, не питал к ней ни малейшей симпатии, ни тени жалости и много презрения1.

***

В июле-августе Герцен закончил третье и четвертое письма. Нечаев в начале августа вернулся в Россию. У него был мандат, подписанный Бакуниным. И посвященное ему стихотворение Огарева2. Две опоры, чтобы уже на родине продолжать творить легенду о самом себе. За границу он приехал как представитель несуществующей многочисленной революционной организации. В Россию он вернулся как представитель несуществующего Всемирного Революционного альянса. С.Нечаев представлялся как "ревизор от Женевского комитета" - из показаний нечаевца Успенского на суде. Он начал создавать свои пресловутые пятерки, члены которых обязаны были называть друг друга не по именам, а по номерам. И когда студент Иванов возразил - он не хотел выполнять директивы, полученные неизвестно от кого, - то 27 ноября 1869 года Нечаев с тремя товарищами убили Иванова.

В "Народной расправе" № 2 Нечаев пишет:

...за всякое отступление... лицо выбрасывается из нашей среды, как загнивший член тела... Нужно ли присовокуплять, что его исключение из наших рядов при нынешнем положении, когда весь ход нашего дела и весь механизм и состав наших сил есть непроницаемая тайна для всего остального внешнего мира - что это исключение из списка живых...

Так убийца обосновывает убийства.

В начале декабря Нечаев бежит за границу и 17 декабря вновь появляется в Женеве. Вести об убийстве Иванова Бакунин долгое время считал ложью1. Герцен, поглощенный тяжкой болезнью дочери, видимо, не знал о преступлении. Но последнее письмо Огареву, касающееся Нечаева (написанное за 8 дней до смерти), твердо: он отдает мужеству Нечаева "полную справедливость, но деятельность его и двух старцев считаю вредной и несвоевременной". (Собр. соч. Т. XXX, 299.)

***

Революционер, по Герцену, и тем более революционный вождь, - человек, умеющий не только вещать, но и слушать... Не только отвечать, но и спрашивать. Не только действовать, но и размышлять.

Из статьи "Мясо освобождения":

Проповедь тиха, изучение медленно, а власть быстра и передовые люди с полной любовью и верой приказали другим видеть в темноте.

Герцен считал необходимым сначала просветить тьму. Увидеть самому. Тогда, только тогда, - открывать другим. Предоставлять им, другим, возможность увидеть самим.

Манна не падает с неба - это детская сказка, - она вырастает из почвы; вызывайте, умейте слушать, как растет трава, и не учите колосу, а помогите ему развиться, отстраните препятствия, вот все, что может сделать человек, и это за глаза довольно...

Вся жизнь Герцена - нескончаемая проповедь - он верит в силу слова. Нечаев воплощал нечто прямо противоположное.

Кончился период безысходной тоски, нет более глубоко мучающих душу жгущих вопросов, все решено, все дело в факте переворота.

Мы отрицаем все те слова, за которыми не следует немедленно дела. Бесцельная пропаганда, не задающаяся определенно временем и местом для осуществления целей революционных, нам более не нужна. Мало того, она нам мешает. И мы будем всеми силами ей противодействовать.

Герцен:

Расчленение слова с делом и их натянутое противоположение не выносит критики, но имеет печальный смысл как признание, что все уяснено и понято, что толковать не о чем, а нужно исполнять. Боевой порядок не терпит рассуждений и колебаний...

Враги наши никогда не отделяли слова от дела и казнили за слово не только одинаковым образом, но часто свирепее, чем за дело.

Что же в письмах "К старому товарищу" выдвигалось как альтернатива и "старым революционным путям", и "новому революционаризму" Нечаева?

Смириться, сложить руки - это было не по Герцену. Ему, однако, приходится формулировать трагическую безысходность многих кардинальных проблем грядущей революции.

Герцен не потерял способности слышать чужое горе. На вопрос "что делать?" он неизменно отвечал: проповедовать.

Проповедь нужна людям, проповедь неустанная, ежели путная... Апостолы нам нужны прежде авангардных офицеров, прежде саперов разрушения. Апостолы, проповедующие не только своим, но и противникам.

Герцен определяет свои последние работы как сторожевой крик:

...Идите, продолжайте идти, но ступая осторожно, медленно, соразмеряя каждое движение с шагом людским. Идите с большим грузом, - не потеряйте, донесите до следующих поколений все, что накопили предшественники. Берите на себя ответственность за все своеобычное, особенное. Это - человеческую индивидуальность, лицо - храните пуще всего.