Максим Кантор - Сетевые публикации

Скверно вы живете, господа.

вещь, безусловно, необходимая, особенно когда не превращается в анти-государственное финансирование.

В ЭТОМ ВОПРОСЕ СЛЕДУЕТ ИСХОДИТЬ ИЗ ТРЕХ ФУНДАМЕНТАЛЬНЫХ ПОЛОЖЕНИЙ.

1) КУЛЬТУРА У ОБЩЕСТВА — ОДНА И ОБЩАЯ. НИКАКИХ ДВУХ КУЛЬТУР НЕТ. ЭТОТ ЛЕНИНСКИЙ ПРИНЦИП ДВУХ КУЛЬТУР «ПРОЛЕТАРСКОЙ» И «БУРЖУАЗНОЙ» ПРЕЖДЕ ОЧЕНЬ ЕДКО ВЫСМЕИВАЛИ, А ПОТОМ ИМЕННО КАПИТАЛИСТЫ И ВЗЯЛИ ЕГО НА ВООРУЖЕНИЕ. Так вот: культура у общества — одна. Двух культур, как и двух историй — не бывает в природе. Это бред сивой кобылы.

Есть одна китайская культура, одна — русская, одна — английская. Подобно тому, как нет второго русского языка, нет и второй русской культуры. Ни альтернативной, ни актуальной, ни современной, ни новейшей культуры в природе не бывает. Если кто-то хочет поддерживать Культуру-2, то надо эту культуру поддерживать из Бюджета-2. такой бюджет, безусловно, существует — это уворованное у народа в личную собственность. Вот этот бюджет и может поддерживать вторую культуру. А первую и единственную обязано опекать государство.

2) ОПЕКАТЬ В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ СЛЕДУЕТ ЛЮДЕЙ. Огромное количество людей, сделавших много для русской культуры — нищенствует. Поскольку всякая культура начинается с заботы о людях и измеряется человеческим достоинством, то — ВСЕ ДЕНЬГИ ОТВЕДЕННЫЕ КАЗНОЙ НА КУЛЬТУРУ, следует тратить на творческих работников после достижения ими 60–65 лет. Повторяю, не часть, а ВСЕ деньги. Мы уже успели узнать про такое количество несчастных и всенародно любимых, скончавшихся в нищете — что говорить о какой-то гипотетической культуре, при отсутствии культуры элементарной — невозможно. Речь не о пенсиях — но о создании повышенного комфорта жизни пенсионеров, и повышенного внимания к людям, работавшим в театрах, цирках, переводчиками, библиотекарями, гримерами, монтажерами, операторами, пейзажистами, портретистами, звукорежиссерами, — то есть речь о тех людях, благодаря которым культура жила. И они именно и оказались забыты начисто. Я также говорю о народных артистах театра — которые умирают с нищенской пенсией, не снимаясь в рекламных роликах. Это то уважение к культурному наследию, которое характеризует народ. Другого критерия нет. Никакой поддержки молодым быть не должно в принципе. И ОСОБЕННО НОВАТОРАМ. Если что-то стоящее имеется, оно пробьется. Это закон образования нового. А старым надо помогать. Если хотите знать, культура именно в этом и состоит.

3) ХОДЯТ УЖЕ ДАВНО СЛУХИ ПРО РАСХИЩЕНИЕ КУЛЬТУРНЫХ ЦЕННОСТЕЙ. Необходимо провести полную инвентаризацию всех музеев России, начав с главных, и оповестить о результатах народ. По итогам проверки провести открытые судебные процессы. Музейные здания должны быть приведены в образцовое состояние, а работники музеев, библиотек, исследовательских институтов и академических учреждений занимающихся изучением культуры, а также учителя должны получать зарплату, сопоставимую с работниками банков.

Других мер не требуется, все наладится само.

Понятие «народная смеховая культура» вошло в обиход интеллигентов, благодаря работе Бахтина «Поэтика Франсуа Рабле». Бахтин рассказал про «карнавальное сознание» средневекового мира, показал, как язык площадей противостоял языку монастырей и королевских дворов. «Гаргантюа и Пантагрюэль» есть образец контр-языка, утверждал Бахтин. Исследователь писал про переворачивание смыслов, про «материально-телесный низ», который противостоит идеологии. Эвфемизм «материально-телесный низ» обозначал вульгарности и похабства, без которых нет площадной жизни. Не то чтобы в России обожали Рабле (подряд его не читал никто), — но обретение свободы через смех стала для интеллигентов откровением.

Парадоксально то, что «народную смеховую культуру» опознала как свою интеллигенция, хотя смеховая культура — это, вообще говоря, коллективное сознание народной общины. Но к искомому моменту советской истории городская прослойка уже оформилась как своего рода община — а та, первичная община, которую старательно рушили Столыпин и Троцкий, уже не существовала. Городская прослойка по самоназванию идентифицировала себя с интеллигенцией: считалось, что городская прослойка — носитель культуры и хранитель знаний. На деле, разумеется, это было далеко не так. Солженицын характеризовал эту страту как «образованщину», а у народа слово «интеллигент» стало ругательным — и не потому, что водитель троллейбуса не уважал Менделеева и Ключесвого, но потому, что среднеарифметический выпускник Полиграфического института, обыватель с запросами, уже не был «народом», но и «профессором» не собирался становиться, Он был по сути никем — горожанином, и только.

Возникла вязкая городская среда, своего рода община, с кодексом поведения, с фольклором, и с определенной связью с русской интеллигенцией. Связь была символической — так итальянцы наследуют древним римлянам. Важным являлось то, что в качестве самоназвания городская община выбрала себе имя «интеллигенция», а вместе с именем присвоила и наследие на судьбы Соловьева и Блока, Пастернака и Достоевского. Связи между новой городской общиной и прежней интеллигенцией не было — но символ имелся.

К моменту публикации книги Бахтина уже было ясно, что новая интеллигенция не разделяет с народом убеждений, а общую судьбу разделяет поневоле — говорят они на разных языках. Народ (так считалось) отныне имеет общий язык с коммунистическим начальством — да, собственно, начальство и есть народ, кухарки управляют государством. Языком народа-начальства стал бюрократический жаргон — а язык народной культуры перешел в ведомство городской общины интеллигентов; такая произошла рокировка в культуре. Брань и матюки циркулировали в городской среде, интеллигентные барышни загибали такие обороты, что дореволюционный извозчик бы ахнул. но после прочтения книги Бахтина под бытовую распущенность подвели теоретическую базу.

Оказалось, что соленая шутка имеет культурный подтекст: культуру только выдавали за целое — на деле это две (!) культуры: охранительная и радикальная, регрессивная и прогрессивная. И в этот момент произошел оглушительный перформанс, затмивший все последующие. Городская община немедленно идентифицировала себя с народом — а народ почли яко небывшим. Основания для перформанса были: община народная распалась давно, коллективизация страну проутюжила, что там спасать — Палех? Хохлому? Где он был этот русский народ? Народ подался в революционные матросы да в работники райкомов, спившиеся колхозники и дворники — это что, народ? Анчоусы и быдло, точнее не скажешь.