Сергей Львов - Быть или казаться?

— Теперь или никогда!

И вот свершилось!

— Что делаете? — спрашиваю я.

Знакомый, подмигнув, говорит:

— Функционирую в одной шибко научной шараге!

Никогда прежде в его лексиконе ничего подобного не встречалось.

Он продолжает расписывать достоинства этого учреждения. Ни слова о его проблематике, ни полслова о возможности наконец‑то разработать давно занимающую моего собеседника проблему, ни четверти слова о научном коллективе и атмосфере в нем. И наконец, ни звука о тамошней библиотеке, с которой он, книжник, раньше непременно начал бы разговор о новой работе. Сияя, он рассказывает лишь о том, что там можно совсем не работать. Говорит, сколько печатных листов продукции в год обязан «выдать на-гора».

— За месяц отпишусь! Левой ногой! Вложат в папку, поставят на полку. Работа — не бей лежачего!

Своим тоном он словно приглашает меня разделить его восторг: вот какую кормушку посчастливилось найти.

Мы прощаемся. Я еще раз растерянно гляжу на его умное лицо, респектабельную фигуру. Да что же это такое? Неужто, он и впрямь попал в учреждение, которое не ведет настоящей научной деятельности, а лишь симулирует ее? Только вот почему он считает, что выдавать себя за прохиндея приличнее, чем быть тружеником? Не хочет признаваться, что в немолодые годы нелегко от журналистской деятельности переходить к научной, овладевать тем новым, что появилось в его специальности за это время? А ведь именно я прекрасно бы его понял! Далеко не начинающим литератором я обратился к историческому жанру. Занятия им — близки науке. Нам есть о чем потолковать с ним. Но как заговорить о серьезных проблемах с человеком, который отзывается о своей деятельности с таким цинизмом? Увы! Он не одинок.

Слова «интеллигент» и «бездельник» — несовместимы. Ведь основное значение слова «интеллигент» — работник, подчеркиваю, работник умственного труда, однако тут па наших глазах произошли некие опасные изменения. Они — симптом болезни, происхождение которой я объяснить не берусь. Это дело психологов и социологов.

Когда‑то интеллигентный бездельник тратил немало времени, доказывая, как много он работает, теперь же вывелась новая довольно многочисленная порода «интеллигентов» (в данном случае это слово приходится брать в кавычки). Они без всякого стыда и даже с какой‑то гордостью рассказывают, как бездельничают в своем научном учреждении, «кантуются», заседания «отсиживают», от своих тем «отписываются».

Иногда это правда. Чаще вранье. Дань странной моде. Оказывается, в определенном кругу «престижна» не репутация труженика, а слава ловкача, получающего деньги ни за что. Пусть это поза. Она не безобидна, ибо заразительна. Зеленая молодежь не просто твердит вслед за старшими, что «кантуется», но и на самом деле начинает «кантоваться».

Вредная для незрелых поза эта небезопасна и для вполне созревших. Если упорно говорить о своей работе с ернически-неуважительной гримасой, гримаса прилипнет к лицу, проест кожу, начнет отравлять душу. Ущерб понесут и человек, и его дело, и окружающие. Ведь работа делается для них.

Полагаю, необязательно оговаривать, что у нас добросовестных работников науки неизмеримо больше, чем бездельников и лентяев. Мы возмущаемся браком, где бы мы с ним ни встретились, но как же нетерпим он там, где должны создаваться духовные богатства.

Читаешь восторженную заметку об известном актере: днем он репетирует, вечером играет в театре, потом летит на киносъемки в другой город, в промежутках записывается на радио, выступает на телевидении, преподает в театральном вузе, в ближайшие дни выступит в большом концерте… Есть актеры такого многогранного таланта, такой неистощимой энергии и темперамента, что они действительно все это успевают: многое — хорошо, кое‑что — блистательно.

Но у настоящих театралов такие заметки умиления не вызывают. Слишком часто наши любимые актеры появляются в фильмах, которые могут принести их репутации только ущерб. На экране телевизора иные из любимцев публики повторяют старые-престарые находки или играют так, как никогда не позволили бы себе играть на сцене. С болью в сердце смотрел я недавно на замечательного актера в безвкусной телепостановке. И постановка плоха, и то, что он делал в ней, — оскорбление его дарованию. Если такая всеядность не эпизод, мы не сегодня-завтра увидим из зала театра, сцена которого — главное дело всей его жизни, — он уже не тот! Соглашаясь выступать кое с чем и делая это кое‑как, эксплуатируя свою заслуженную славу, он расточает свои силы. А они принадлежат не только ему. Зрителям.

В редакционном фольклоре бытует такая история. Заметка об актере, к жизни которого эпиграфом можно поставить слова: «Фигаро здесь, Фигаро там…» — кончалась словами: «…его сжигает неуемная творческая жадность». Заметка не влезала на отведенное ей место. Надо было сделать сокращение в последней строке. Сократили слово: «творческая». Наутро герой заметки прочитал о себе: «Его сжигает неуемная жадность». Он негодовал, честя редакционных работников клеветниками и халтурщиками. Они действительно схалтурили, когда сокращали заметку, не вникая в смысл. А может быть, ему следовало призадуматься над тем, какое предостережение таит в себе заметка в том виде, какой она приобрела?

Нет, я вовсе не думаю укорять работников науки, литературы, искусства в том, что им приходится думать не только о работе, но и о заработке. Это было бы ханжеством. Молодой специалист с университетским образованием несколько лет назад начинал работу, скажем, в рядовом музее с оклада в восемьдесят рублей. На путь до старшего научного сотрудника с окладом в 150–160 рублей (а его преодолевают не все), требовалось лет семь-восемь, а то и больше. Примерно то же самое можно сказать о молодом актере. И о начинающем писателе, путь которого до гонорара не за эпизодическую публикацию, а за первую книгу долог. Да и не начинающий рядовой писатель, нигде не служащий, обычно не только пишет книгу, которая требует нескольких лет работы, но отдает немало сил и времени рецензированию, редактированию, выступлениям…

Ничего предосудительного в том, что работник науки, литературы, искусства, кроме основного дела, делает еще и дополнительное, нет. Ведь тут не только о заработке идет речь! Научного работника может привлекать — не столько материальной, сколько творческой стороной — сотрудничество в прессе, актера — деятельность чтеца, писателя — преподавательская работа. Могущий вместить да вместит!..

Люди, которые трудятся много, не считаясь со временем, не жалея сил, вызывают уважение. А тот, чей труд направлен на создание духовных ценностей, иначе работать не может. Музыкант пли артист балета не создаст ничего нового, если перестанет оттачивать свое мастерство. Каждый день, несмотря ни на что! Количество и напряженность их труда не вписываются ни в какие нормы. А как нормировать рабочий день писателя? Настанет день — и врачи скажут, что он не может по состоянию здоровья проводить за письменным столом столько часов, сколько привык. Даже если писатель послушается, — обычно он не слушается, — кто заставит его и как он заставит себя сам не думать постоянно и в те часы, когда он не за письменным столом, о том, что пишет. Иначе не сможет писать.