Алексей Колобродов - Культурный герой. Владимир Путин в современном российском искусстве

Во времена сборной гастронома мы все были уверены, что Фуцан — это фамилия и звучит как Фуцин. Когда случались такие счастливые моменты, что дядька и Фуцан одновременно были дома и Фуцан заходил к дядьке в гости, кузина моя Галка открывала дверь и громко, сразу всем, включая Фуцана, объявляла:

— Па-ап! Тут к тебе дядь Саша Фуцин…

И дядька, и Фуцан давно умерли, а прозвище у тети Раи осталось.

Светлане Петровне в подарок Фуцинша принесла четыре блюдца с золотистой каймой и три чайные ложечки.

— Светик! — объяснила она. — Блюдца — это в наборе, а ложечки — от меня. Стоят они все 270 рублей. Знай, Светик, что на твоем юбилее я не съем и, само собой, не выпью больше чем на триста. Не переживай.

Когда застольцы — банкет происходил в полуподвальной кулинарии по улице Войны и Мира — заспорили, сколько прекрасных индийских кино они посмотрели в бытность юбилярши директором «Строителя», я подсел к Фуцинше и спросил, как тётя Миля вообще оказалась в Шахтах Ростовской области (они множество лет слыли подругами).

Тетя Рая оказалась доброй, милой и мудрой женщиной.

— Так они оттуда родом, Алеша, — сказала она. — Не из Шахт, а из Енакиево, городок такой тоже есть. А в Шахтах она коттеджик купила с огородом десять соток. Помнишь, когда с дефицитом совсем плохо стало и всё появилось, она из гастронома и ушла. Мужик умер совсем, спился, Вовка, сын, тут у нас, на Втором участке, занаркоманил, к тому же доктора прописали степной юг. Была я там. Мама ее, баб Люба, помнишь, наверное, уже восемьдесят старухе было, а она всё губы красила, собралась к Миле, и Миля попросила меня проводить — как бы в дороге чего со старухой не случилось. Но что с баб Любой могло случиться… Приехали. Миля нам, ни здрасти, ни насрать, сразу с порога: «Мама! Тут казаки очень не любят евреев, так что будешь ты никакая не Шлимовна по отчеству, а просто Любовь, например, Яковлевна. На Ивановну и Николаевну не тянешь. А ты, Рая, следи за ней, чтобы не забывала». А я смотрю и думаю — ну цирк! Тут эта Любовь Яковлевна как рот откроет, казакам и про Шлимовну знать не надо…

А вот Милю они любили за что-то. Только и слышно: «Миль Хрихорьевна, Миль Хрихорьевна», да и сама она «хэкать» научилась получше местных, у меня к концу от этого «хэ» уши чесаться стали. На огороде работали. Мама, лифчик на восьми пуговичках, юбку подоткнет — и такая вся из себя Любовь Яковлевна с мотыгой. А жила там Миля не так чтобы богато, не то что у нас на Втором. Ну, стенка в доме, хрусталь, ковры, телевизор, музыка. И всё (привычкито у нее с гастронома остались) — будто бы по блату. Вечером ложимся, она ночник зажжет, достанет кубик-рубик и покрутит минут семь — на сон грядущий. Всё у нее по блату, а кубик, говорит, по «большому блату».

Моя собеседница побывала и на похоронах тёти Мили. Когда раздавали вещи покойницы на память близким, Фуцинша попросила кубик Рубика. Я представил, как он застыл маленьким авангардным памятником на стареньком ее телевизоре, поверх кружевной салфетки, и солнечные лучи в жаркий камышинский полдень золотят мохнатую пыль на красном боку.

Владимир Путин — первый из российских лидеров, сделавшийся — здесь и сейчас — объектом, персонажем, материалом, песенным сырьем для отечественного шоубизнеса и музыкального андеграунда.

Оговоримся: даже специалистам трудно установить, сочинялись ли народные песни, в которых фигурирует «Грозный царь Иван Васильевич», при жизни монарха. Скорее всего после, ибо сам эпитет «Грозный» появился постфактум. Плачи о Гришке Отрепьеве (который, на минуточку, был русским царем под именем Дмитрия I Иоанновича, равно как его супруга, песенная «Маринка-блядь», побывала русской царицей) несут на себе явный отпечаток романовской концепции русской истории, а значит, созданы после Смутного времени.

Песенная лениниана, может быть, за небольшими исключениями, также посмертна. И глубоко апологетична — для появления сколько-нибудь альтернативного, хоть и вполне символистского, позволяющего разные толкования, взгляда на вождя в роки популярной музыке понадобилось шестьдесят лет с хвостиком — альбом «Гражданской обороны» «Все идет по плану» (со знакомым ныне любому тинейджеру «…А наш дедушка Ленин совсем усоп,/ Он разложился на плесень и липовый мед» ) записан в 1988 году. Попса немного уступила — хронологически и чисто художественно: лирический боевик «Гаснут свечи, кончен бал» («И слетит шароголовый с пьедестала прямо в ад,/ И ему там черти новый Мавзолей соорудят» ) Игорь Тальков исполняет у Белого дома 21 августа 1991 года.

Через пару месяцев Тальков трагически погиб при обстоятельствах нелепых, загадочных и постыдных — с такими вещами и вождями не шутят.

В близких категориях творилась музыкальная сталиниана, разве что временной зазор между сталинианой героической и иронической оказался куда короче — знаменитая песня Юза Алешковского «Товарищ Сталин, вы большой ученый» написана в 1959 году.

Дальнейшие генсеки оставили песенный след на уровне контекста.

Н. С. Хрущев — «Песня кукурузного звена». Л. И. Брежнев — «Малая земля».

Ю. В. Андропов — «Не думай о секундах свысока» и прочие мгновения.

К. У. Черненко — в списках запрещенных рок-групп. Одно из самых коротких царствований характеризовалось почему-то беспрецедентными гонениями на рок-музыку, и без того пребывавшую в подполье, как будто власти, при всем их марксистском материализме, вознамерились отправить рокеров из андеграунда еще ниже, прямиком в ад.

М. С. Горбачев, который вообще и во многом исключение. Апологетических песен точно не было (разве что какой-то мутно-символистский «Крысолов» в исполнении Аллы Пугачевой), контекстных про перестройку, кроме той же ГО, тоже не припомню.

Впрочем, в самом ее (и его) финале упражняться, уже безо всякого символизма, по адресу М. С. взялись подпольные рокеры (команда «Хуй забей», однако панк-частушки вроде «Товарищ Горбачев мне не товарищ» в народные массы не ушли, хватало буйным цветом возродившейся политической фольклористики).

Ан нет, вспомнилось, если угодно, символическое и контекстное — хит Александра Лаэртского «Фантик»:

С президентами всё куда определенней.

Борис Ельцин песенным персонажем так и не стал, что удивительно при такой фактуре.

Песенная путиниана, напротив, поражает — относительно и царей, и генсеков, и президентов — не только объемом и разнообразием жанров с исполнителями, но — самое принципиальное — широтой оценочного диапазона. Безусловно, песенная лирика (а мы здесь и рэп-композиции будем для простоты именовать песнями, как сами рэперы и делают), хоть и потеряна в большинстве образцов для высокого искусства, штука тем не менее тонкая. И вульгарному социологизму поддается далеко не всегда — будем это учитывать, рассуждая об оценках личности/деятельности персонажа «Путин» и гражданской позиции исполнителей.