Алексей Колобродов - Культурный герой. Владимир Путин в современном российском искусстве

Спасибо, что вы выбрали сайт ThankYou.ru для загрузки лицензионного контента. Спасибо, что вы используете наш способ поддержки людей, которые вас вдохновляют. Не забывайте: чем чаще вы нажимаете кнопку «Спасибо», тем больше прекрасных произведений появляется на свет!

Книга Алексея Колобродова — первое исследование на бесконечно важную тему: образ Путина в народном сознании. Искусство ведь — не более чем концентрированное выражение эпохи. А эпоха наша будет называться путинской вне зависимости от реального отношения историков к этому термину. Удивительная смесь насмешки, страха, презрения и подобострастия, с какой относится сегодняшняя Россия к своей власти, впервые стала предметом филологического анализа — точного, сдержанного, без тени предвзятости.

Алексей Колобродов написал о Путине и о времени так, как не писал вообще никто и неизвестно, когда соберётся. Больше даже о времени, чем о Путине. Читаешь эту книгу и понимаешь: насколько же мы отвыкли думать. Колобродов думает, наблюдает, подмечает и, что приятно, вовсе не ставит диагнозы. Надеюсь, что хотя бы с этим мы справимся сами.

О том, что это книга нужная, своевременная, умная и т. д., скажут еще много. А мне кажется главным, что это книга интересная. Потому что автор умудрился посмотреть на механизмы сегодняшнего дня из вековой дали, рассказав нам про всех нас то, что мы понимали, но боялись назвать.

Книжка эта появилась на стыке двух по-настоящему интересующих меня вещей — литературы и политики.

Я всегда был убежден, что любая власть в России была, пусть в разной степени, литературным проектом. Феномен Владимира Путина в том, что он, скорее невольно, попытался сломать эту тенденцию. И недобитый русский литературоцентризм принялся отчаянно защищаться.

А своеобразным крестным отцом книги стал мой знаменитый товарищ Дмитрий Быков.

Было так. С вполне утилитарной целью (где бы опубликовать), я как-то сообщил Быкову, что написал обзорное эссе о Владимире Путине как литературном прототипе и персонаже. Дмитрий Львович со свойственным ему читательским и производственным темпераментом заявил, что это дико интересно и он готов напечатать газетный вариант статьи у себя в «Собеседнике». В таких случаях последовательность действий принято передавать независимой фразой «отправил текст и забыл о нем»… Но я не забыл, и потому был немало удивлен, обнаружив через некоторое время в «Собеседнике» интервью с самим собой. Вместо статьи о литературном Путине.

Вступление Валерии Жаровой звучало эпически: «Алексей Колобродов — саратовский филолог и прозаик, а по совместительству политолог. Он работает сейчас над книгой, посвященной образу Путина в российском искусстве — литературе, кинематографе и театре. Ее предварительное название — „Околопрезидента“».

Я тогда написал в своем блоге оправдания внешне конфузливые, но не без внутреннего самодовольства:

«Меня тут прописали в „Собеседнике“, и контекст вышел совершенно хлестаковским.

Это бывает — при бесконтактной журналистике и когда отправляешь материалы, не особо рассчитывая на публикацию. Впрочем, грех жаловаться — лучше заранее избавиться от обвинений в нахальстве.

„Филолог“ в редакционном предуведомлении меня рассмешил, „прозаик“ — обрадовал, „политолог“ — привычно заставил отмахнуться.

Строго говоря, я, конечно, ни тот, ни другой, ни третий, и вообще с самоидентификацией у меня давние проблемы. Но, как говорит один мой приятель, нет хуже скромности, переходящей в кокетство. Филфаков, да, я не кончал, но академической феней вполне себе владею, знаю слово „гуссерль“ (чем гордился герой Натана Дубовицкого); мое, скажем, эссе „Молодая комсомолка“ написано на такой дерриде, что сам через годы с трудом продираюсь.

Статус „прозаика“ высок и обременителен, но по факту книжка вышла, рассказы печатаются, и даже периодически удостаиваются комплиментов от людей вполне уважаемых.

Вот только „политологом“ не люблю называться, и, подозреваю, не только я, ибо здесь помимо соответствующего диплома, нужна какая-никакая политика, а с нею в стране давно туго.

В „книгу“ у Валерии превратился мой очерк „Поэма без Медведа“. Я пару дней ходил, глупо улыбаясь, и не зная, как с этим жить дальше. Маяковский в подобном случае сетовал „пришлось писать“, вот, боюсь, и мне придется, тем паче что небольшого очерка про путинский образ в литературе и кино — явно мало, да и одной книжкой тему, пожалуй, не закрыть.

Словом, „Собеседник“ и Валерия Жарова придумали мне занятие как минимум на год, за что я им глубоко и сердечно признателен.

В конце концов, где им было найти Хлестакова, если не в Саратове?»

Ну а Дима Быков, эдаким иезуитствующим Давидом Бурлюком (идентичность анаграмм обоих имён — в тему), продолжал контролировать процесс и требовать новых глав.

Это было тем более ценно, что вдохновился идеей я далеко не сразу, а вот принцип «пацан сказал — пацан сделал» довлел надо мной изначально.

Я взялся изучать весь, обширный уже сегодня, корпус околопутинской кремлелогии — от его биографий до компиляторских трудов об окружении и движении и обнаружил в них — независимо от качества текстов и компетентности авторов — один системный изъян.

Они ничего не сообщали об эпохе. Или сообщали о ней самую малость.

Скудость биографических сведений (да и нет у Путина на сегодня, может, и не самой биографии, но ее беспристрастных свидетелей и свидетельств) и отсутствие точной информации о механизмах и мотивациях власти создали весьма бедный и однообразный канон. Официоз (по сути растянутые до абсурда пресс-релизы с разноуспешными попытками переложения канцелярита на человеческий язык). Плюс медийная хронология. Плюс авторская позиция — в диапазоне от государственно-апологетической (книга Роя Медведева в серии ЖЗЛ «Биография продолжается») до либерально-конспирологической («Корпорация: Россия и КГБ во времена президента Путина» Юрия Фельштинского и Владимира Прибыловского).

По сути, мы имеем многолетний дайджест первых полос «Коммерсанта» с бантиками тенденциозности там и сям. Справочную литературу, из которой удален, по выражению Мериме, «аромат эпохи». Ее краски и маски, звуки, голоса, язык братков и чиновников, ее типажи и песни, дискурс и гламур (по Пелевину и независимо от него), ее деньги и ее идеи, упорно не желающие конвертироваться друг в друга.