Михаил Ходорковский - Поединок с Кремлем

Я решил рискнуть и о сделанном никогда не жалел. Эти семь лет в ЮКОСе — возможно, одно из главных дел в моей жизни. ЮКОС к 2003 году стал, возможно, лучшей российской нефтяной компанией.

— Создано ли что-то новое, кроме доставшегося от СССР?

— Я пришел в компанию с 40 млн. тонн добычи нефти в год, и она падала. Если бы мы ничего не делали, то к 2003 году нефти добывалось около 20 млн. тонн. На самом деле в 2003 году добыча нефти составила 81 млн. тонн, т. е. компания обновилась на три четверти.

Достаточно вспомнить начало промышленного освоения Приобского месторождения на правом берегу Оби, начало освоения месторождения в Восточной Сибири, восстановления нефтяного потенциала Самарской области — да еще много чего, чем наш коллектив по праву гордится.

Сейчас смешно звучит, но в 2003 году Владимир Путин публично отметил эти успехи.

— Чем можно объяснить высокие производственные показатели ЮКОСа?

— Берусь утверждать, что все российские компании обладали хорошим потенциалом. Моя команда сумела этот потенциал реализовать. Мы с 1987 года занимались информационными технологиями и внедрением научных разработок на разных предприятиях промышленности. Мы все имели инженерно-экономическое либо инженерно-компьютерное образование.

Оказалось, что российской нефтяной промышленности, с технической точки зрения, не хватало именно этого: широкомасштабного внедрения уже известных в мире технологических приемов, основанных на компьютерном моделировании. Плюс, естественно, экономической оценки каждого технологического шага.

Наш центр моделирования месторождений был первым в России. К слову, в разное время его посещали и Герман Греф, и Алексей Кудрин.

«Центр исследований и разработок» тоже был первым научно-исследовательским институтом нефтяной промышленности в России, созданным в постсоветское время и ориентированным именно на внедрение разработок.

Так что все просто: нужные специалисты в нужное время в нужном месте дают необходимый результат.

— Применялись ли «варварские» методы добычи нефти?

— Рискну заметить, что это откровенно непрофессиональное пропагандистское утверждение. Профессионал смотрит на КИН (коэффициент извлечения нефти) и сравнивает его с проектным. За все годы моей работы коэффициент извлечения нефти на месторождениях ЮКОСа только рос. А это и есть главный показатель качества разработки. Когда на предприятия ЮКОСа пришла «Роснефть», она достигнутые нами показатели вовсе не критиковала, хотя, полагаю, желание было. И это факт. Остальное — пропаганда.

— Что такое скважинная жидкость и зачем ее придумали?

— «Придумала» скважинную жидкость природа. А технологию добычи нефти — предшествующие поколения нефтяников. В России и в других странах сейчас из скважин поступает не нефть, а смесь из 30 % нефти (в среднем) и 70 % воды, газа, солей и прочей «мути».

Эта смесь носит техническое название «углеводородное сырье» или «скважинная жидкость».

После процесса подготовки, в котором задействованы огромные технологические установки и тысячи специалистов, «сырье» превращается в «нефть», соответствующую государственному стандарту и передается потребителю.

Тот, кто называет себя нефтяником, но утверждает, что из скважин в России идет сразу чистая нефть — просто жулик.

— Оптимизировали ли Вы налоги?

— Да. И еще раз: да! Как любой руководитель компании я стремился уменьшить налоговую нагрузку строго в рамках законодательства и с минимальными для компании рисками. Иначе мы бы проиграли в конкурентной борьбе. Средняя налоговая нагрузка в отрасли была около 30–35 % выручки при цене около 20 долларов за баррель, ее тщательно контролировали налоговики по факту уплаты. Я лично отчитывался перед комиссией министерства, включавшей министра.

«Роснефть», «Сибнефть» (ставшая потом «Газпром нефтью») и другие — все работали одинаково, с очень близкими показателями по налогам, плюс-минус 2 %.

— Воровал ли Вы деньги?

— Нет! Никогда.

Я прекрасно умел зарабатывать, а воровать — стратегически глупо.

Основной заработок владельца крупной частной компании — это рост стоимости пакета акций, а воровство уничтожает стоимость, давая взамен мелкий доход и крупные проблемы.

Реальный собственник не ворует. Бессмысленно. Именно потому государственная собственность — символ бесхозяйственности, воровства и коррупции (и в СССР, и даже при Сталине). Несмотря на все попытки замаскировать этот факт, человеческую природу переделать трудно.

— Откуда первые деньги?

— Я своих первых доходов совсем не стесняюсь. С 1987 года мы с моими партнерами торговали компьютерами, привозимыми еще в СССР людьми из долгосрочных зарубежных командировок. Эти люди, возвращаясь из-за границы, привозили PC, продавали их нам, а мы ставили русскоязычное программное обеспечение (к слову, собственной разработки) и комплектацию по требованию заказчика. Это были самые первые «большие» деньги.

Один компьютер стоил 40 тысяч рублей. Мы их продали более 5 тысяч штук.

Для командированных это было выгоднее, чем мучиться с ввозом автомобилей (было распространено до того) или ввозить видеомагнитофоны. Почему государство не закупало компьютеры? Из-за противодействия производителей наших «гробов», которые к тому времени уже отстали на десятилетия.

— Правда ли, что акции, принадлежавшие мне, отошли Ротшильду?

— Неправда. Никакие акции Ротшильду не переходили. После моего ареста я потерял право распоряжаться контрольным пакетом акций. Он перешел к моим партнерам автоматически. Эта стандартная процедура защиты собственности: при захвате в заложники собственники теряют право распоряжаться своим имуществом.

— На что могут рассчитывать миноритарные акционеры ЮКОСА?

— По закону, если нас с Платоном Лебедевым признают виновными в похищении у ЮКОСа всей нефти, то все налоги, все имущество ЮКОСу надо вернуть и отдать акционерам.

Это $40 млрд. США, может быть, больше. Только я сомневаюсь, что кто-то что-то из этого имущества отдаст. В. В. Геращенко в свое время выразился предельно точно. В то же время я глубоко убежден в высокой порядочности менеджеров ЮКОСа и не сомневаюсь, что весь доход, полученный ими от реализации активов зарубежных компаний, будет распределен между всеми акционерами после завершения юридических процедур.

— Верите ли Вы суду и вообще в возможность независимого суда в России?

— Моя судьба решается не в суде. Это знают все. Если суд был бы независимым, то процесс по моему делу прекратился бы, не начавшись.

Однако независимый суд в России будет! Это абсолютный императив — если мы хотим сохранить страну, создать инновационную экономику за счет предпринимательской активности, если мы хотим, чтобы нас уважали и нам доверяли в мире. Только одной веры мало.