Эксперт Эксперт - Эксперт № 02 (2013)

Итак, старый средний класс исчез или был деморализован. Потребовалось более двадцати лет, чтобы возникла и приняла более или менее устойчивые формы новая социальная структура российского общества. И у новых социальных групп, которые стали формироваться в новых экономических нишах, в первую очередь в сфере услуг и малого предпринимательства, определяющих теперь социальное лицо Москвы, сформировалось пока даже не новое социальное сознание, но чувство своей особости и интерес к поиску своего социального лица. Эти люди стали ядром нового московского среднего класса. Московского, потому что именно в Москве существует такая его концентрация. В других городах средний класс зачастую сохраняет прежнее лицо, потому что там в значительно меньшей мере произошло разрушение традиционного советского среднего класса, который теперь сбросил с себя «советскость», но сохранил свою социальную структуру. Собственно, именно в разной социальной структуре московского и провинциального общества и кроется причина разного отклика на призывы московских лидеров оппозиции в Москве и провинции.

Эти двадцать лет были нужны для того, чтобы не просто возник новый средний класс, а чтобы сформировалось его новое большинство из молодого поколения, не связанного с советским прошлым. Первое поколение нового среднего класса, сформировавшееся в 1990-е, даже приобретя новый социальный статус, рефлективно все еще идентифицировало себя со старыми социальными реалиями.

Бессмысленно, как это часто делает оппозиционная пресса, называть новый московский средний класс в терминологии Ричарда Флориды— креативным, который сам Флорида определяет как участников основанной на знании высокотехнологичной экономики, требующей наличия творческого мышления и способности нешаблонного решения задач. Представителей таких социальных страт среди «протестантов» как раз было незначительное меньшинство. В том числе потому, что в силу уже указанных нами причин Москва перестала быть центром высокотехнологичной экономики.

В поисках своего языка

Сформировавшись, новое ядро московского среднего класса нуждалось в определении своей идентичности, отличной от традиционных советских представлений. Тем более что в советское время у него не было непосредственных аналогов. Те, кто составлял это ядро, ждали только внешнего толчка, чтобы поиск идентичности приобрел неизбежные для любых социальных процессов публичные формы. И здесь ключевую роль играет случай: кто именно внесет свое представление о социальной идентичности в сознание соответствующей социальной страты, кто заговорит на ее языке, кого они услышат и кому поверят. Медведев пытался освоить этот язык и поначалу даже был услышан, но в силу известных причин этот контакт был им утерян. А большинство представителей правящей элиты даже не считало нужным искать общий язык с этими слоями московской общественности: одни полагали их социально близкими и поэтому не нуждающимися в особом подходе; другие, напротив, рассчитывали на поддержку «молчаливого большинства», которое отчужденно и враждебно воспринимает московский средний класс. Поскольку власти не нашли адекватного языка для разговора с «новыми» горожанами, контроль над их умами (правда, как оказалось, кратковременный) захватили новые лидеры. Хотя повод для начала протестов «подарила» и продолжает «дарить» новому среднему классу и его лидерам сама власть, которая, впрочем, не ожидала, что традиционные для российских выборов злоупотребления вызовут столь резкую реакцию со стороны этой части общества, которая до этого почти двадцать лет воспринимала их или с полным безразличием, или даже с иронией, а иногда и с одобрением. Как во время выборов президента в 1996 году.

После массовых акций протеста в декабре и в начале февраля часть лидеров оппозиции решила, что способна, опираясь на массы протестующих, бросить силовой вызов правящему классу, и на митинге 6 мая, в день инаугурации президента, спровоцировала массовые столкновения части протестантов с полицией. С этого момента началось ослабление протестного движения, поскольку большинство участников протестных выступлений искали в протесте скорее способ гражданского самоутверждения и не желали быть орудием в руках лидеров, тем более что большинство, по данным социологических опросов, относилось к ним достаточно сдержанно.

Важным фактором, ослаблявшим протестное движение, была его социальная и политическая неоднородность. Попытки лидеров протеста лавировать между крайностями — сторонниками либеральных реформ, упрекающими власти в непоследовательном их проведении, носителями радикальных левых взглядов, требующими прекращения реформ, и националистами — привели к полному обессмысливанию движения. Ссылки на то, что такое объединение необходимо для поддержки демократических требований, не усиливают позиций лидеров, поскольку и понимание демократии у всех этих групп различное. Не случайно они не сумели сформулировать свою позицию ни по одному из важнейших вопросов современной повестки дня: экономическое развитие, образование, здравоохранение, пенсионная реформа, наука и т. д. Единственная группа внепарламентской оппозиции, пытающейся ответить на эти вопросы, — возглавляемый Алексеем КудринымКомитет гражданских инициатив, который позиционирует себя как своего рода посредника между либеральной частью оппозиции и властью. Но стоит отметить, что Кудрин поддерживает большинство правительственных реформ в экономике, в том числе в области здравоохранения и образования, поскольку он сам закладывал их основы. За оппозиционностью комитета скрывается явный расчет на призыв во власть в случае неудачи правительства Медведева. Можно охарактеризовать его позицию известными словами Павла Милюкова: «Мы оппозиция не Его величеству, а оппозиция Его величества».

Другая часть нового класса, попробовав оппозицию, переключилась на участие в неполитическом, в первую очередь волонтерском движении, которое в конечном счете может стать основой для действительно содержательного движения за преобразование общества, в защиту человеческого достоинства. Именно так в Европе в конце XIX — начале ХХ века возникали массовые политические партии, придавшие политической системе реальное демократическое содержание. В их состав, как, например, в Швеции, входили профсоюзы, марксистские группы, религиозные проповедники левого толка и другие группы борцов за человеческое достоинство рабочих, то есть люди, стремящиеся к преобразованию общества на основах достоинства и самодеятельности. Аналогичную структуру имела Лейбористская партия Англии, а также другие европейские левые партии.