Борис Романов - Путешествие с Даниилом Андреевым. Книга о поэте-вестнике

Внутренние переклички с Тютчевым есть в самых разных стихотворениях Даниила Андреева. Вот законченное им в заключении, во Владимирской тюрьме стихотворение о свободе. В нем он обращается к самому себе:

Но настоящая свобода в душе —

Теми же словами и о том же писал Тютчев, не только — «Есть целый мир в душе твоей…», но и («Волна и дума») —

Общее у Тютчева и Даниила Андреева отношение к природе. Тютчевское -

не только им разделялось, но и исповедовалось, выразившись в целом учении о живых духах природы — стихиалях. Он подробно поведал о них и в «Розе Мира», и в стихах, описав души деревьев и души рек, живые «ветры, целующие землю». Важно еще, что для Даниила Андреева постижение природы, как и для Тютчева, во многом оказалось связано именно с Брянской землей.

Генеалогическое родство поэтов обнаруживается не столько на поверхностно «стиховом» уровне — здесь у них даже больше различий, чем сходства, — а на некоем глубинном, определяемом духовным полем общих традиций и устремлений.

Даниил Андреев во многом унаследовал Тютчева от символистов, как их прямой потомок. Начало влиянию Тютчева на символистов провозгласила известная статья о поэзии Тютчева Владимира Соловьева. В ней он писал об умении великого поэта сказать о главном, читать «знаки общей сущности»: «“Таинственное дело”, заговор “Глухонемых демонов” — вот начало и основа всей мировойистории». В сущности, все сочинения Даниила Андреева именно об этом — о «таинственном деле», о «глухонемых демонах». По словам Соловьева, Тютчев, «чувствуя жизнь природы и душу мира, был убежден в действительности того, что чувствовал». Та же неколебимая убежденность в истинности собственных видений была и у Андреева. Он, как и Тютчев, поэтически переживавший противоположность дня и ночи, тьмы и света, гармонии и хаоса, почти болезненно сосредоточен на этическом противостоянии, противостоянии добра и зла. Возможно, не без влияния Соловьева и его известной статьи о Тютчеве, возникла у Даниила Андреева сама теория вестничества.

И лирическое мифотворчество Тютчева, и эпическое Даниила Андреева поражают цельностью и естественностью. Как поэзия Тютчева от самых ранних и, казалось бы, еще малосамостоятельных од еле уловимыми настроениями и образами связана с поздними шедеврами, так и «иные реальности» автора «Розы Мира» вырастают из фантазий его детских тетрадей. Поэты в своем развитии с самого начала таят в себе живой и цельный образ мира, затем все полнее проявляющийся в творчестве.

У Даниила Андреева есть два стихотворения, посвященные Пушкину. В одном — «У памятника Пушкину» — он восхищается «учителем красоты», в другом — «Ответ Пушкину» — спорит с ним. Два пушкинских стихотворения и у Тютчева, и также в одном — «К оде Пушкина на Вольность» — он прямо спорил с Пушкиным, а в другом — воздавал дань, закончив замечательным афоризмом:

Сердцем России современники Тютчева неизменно называли Москву. Даниил Андреев свое стихотворение в посвященном Москве цикле «Святые камни» обращает к памятнику Опекушина, ставшему одним из символов Москвы. Его ключевые образы ненавязчиво, но очевидно перекликаются с тютчевскими. Тютчев определяет Пушкина — «богов орган живой», «божественный фиал», у Андреева Пушкин, из «чаши муз пригубив», «слил в гармонию России дух и плоть». Тютчев называет убийцу поэта «цареубийцей», Даниил Андреев Пушкина — «царем». А еще, по странному стечению обстоятельств, как тютчевское стихотворение опубликовано впервые после смерти поэта (в 1875 году), через 39 лет после написания, так и стихотворение Даниила Андреева, написанное в 1950 году, впервые опубликовано посмертно, в 1989–м, то есть тоже через 39 лет…

И споры поэтов с Пушкиным характерны. Тютчев, еще юный, спорит с тираноборческим пафосом поэта, зовет смягчать сердца, а не тревожить, вкладывая в этот призыв не только политический смысл. Ту же мысль он повторит почти через тридцать лет, говоря о поэзии:

А Даниил Андреев в своем оставшемся в черновиках полушутливом «Ответе Пушкину» серьезен и принципиален, не принимая пушкинского «равнодушная природа», используя в споре вполне тютчевские аргументы.

Там, где Тютчев более эпик, и там, где Даниил Андреев более лирик, заметней проступает их внутреннее родство. Сравним, например, тютчевское описание в стихотворении «Неман» наполеоновского похода на Россию с гитлеровским нашествием, изображенным Даниилом Андреевым в стихотворении «Шквал». Главное, что объединяет здесь поэтов, это действительно «метаисторическое» ощущение событий, за которыми стоят мистические роковые силы. У Тютчева не названный по имени Наполеон, «могучий, южный демон»:

У Даниила Андреева неназванный «мировой император»:

У Тютчева — «…неизбежная Десница / Клала на них свою печать…».

У Даниила Андреева «громоносное имя», «подобное року».

А последние строфы стихотворений очень схоже рисуют роковое движение завоевателей. Тютчев:

Даниил Андреев:

Когда‑то в статье «Россия и революция», написанной почти за семьдесят лет до нашей революции, Тютчев писал: «…в Европе существуют две действительные силы — революция и Россия… От исхода борьбы, возникшей между ними… зависит на многие века вся политическая и религиозная будущность человечества».

Даниил Андреев, ставший свидетелем надолго воцарившегося в России государственного безбожия и богоборчества, так же в своих сочинениях озабочен будущностью человечества. И политическая будущность у него непредставима без религиозной.