Фритц Петерс - Детство с Гурджиевым

После долгого молчания, он продолжал: "В западном мире есть вера, что человек имеет душу, данную Богом. Это не так. Ничего не дано Богом, - только Природа дает. А Природа дает только возможность для души, но не дает душу. Можно приобрести душу через работу. Но, в отличие от дерева, человек имеет много возможностей. Таким образом, как теперь существует человек, он также имеет возможность вырасти случайно - вырасти неправильным путем. Человек может стать многими вещами - не только удобрением, не только настоящим человеком: может стать тем, что вы называете "хорошим" или "плохим", это не важно для человека в действительности. Реальный человек не хороший или плохой - реальный человек это только сознательный, желающий приобрести душу для истинного развития".

Я слушал его сосредоточенно и напряженно, и моим единственным чувством - мне было тогда двенадцать лет - было чувство замешательства, непонимания. Я понимал и чувствовал важность того, что он говорил, но не понимал этого. Как будто зная об этом (как оно несомненно было), он сказал: "Думайте о хорошем и о плохом, как о правой руке и о левой руке. Человек всегда имеет две руки - две стороны себя - хорошую и плохую. Одна может разрушить другую. Нужно задаться целью, чтобы обе руки работали вместе, а для этого нужно приобрести третью вещь; то, что примиряет обе руки, импульс хорошего и импульс плохого. Человек, который только "хороший" или только "плохой" является не целым человеком, односторонним. Третьей вещью является совесть; возможность приобрести совесть уже есть в человеке, когда он рождается; эта возможность дается - свободно - Природой. Но это только возможность. Реальная совесть может быть приобретена только работой, а сначала изучением себя. Даже ваша религия - западная религия - имеет это выражение: "познать себя". Эта фраза наиболее важная во всех религиях. Когда начинается познание себя - уже появляется возможность стать настоящим человеком. Таким образом, то, что нужно приобрести в первую очередь, это знание самого себя посредством этого упражнения самонаблюдения. Если не делать этого, тогда будете подобны желудю, который не стал деревом - удобрению. Удобрение, которое вернулось обратно в почву и стало возможностью для будущего человека".

9.

Как будто само собой, директорство мисс Мерстон стало автоматически, таким, что мы сумели жить без дальнейших трудностей. Надо было также делать много работы, обычной работы по поддержанию функционирования школы; каждый очень заботился о правилах и предписаниях и о выполнении работы. К тому же, нас было много, и физическая организация была слишком большой для мисс Мерстон (которая не отказалась от своего никогда не кончавшегося садоводства), чтобы она могла наблюдать за каждым из нас постоянно и индивидуально. Единственным конфликтом, который случился между мной и мисс Мерстон тем летом и был достаточным, чтобы привлечь внимание Гурджиева, был инцидент с Японским садом.

Незадолго до того, как я появился в Приэре, одним из проектов м-ра Гурджиева было строительство, которое он назвал "Японским садом". Используя воду из канавы, которая проходила по территории, в саду был создан остров. На острове был построен небольшой, шести- или восьмисторонний, выглядевший по-восточному, павильон, и типичный японский арочный мостик, который вел на остров. Все это выглядело типично по-восточному и было любимым местом уединения по воскресеньям, когда у нас не было обязанностей по выполнению обычных заданий. Один из студентов - взрослый американец - пришел туда со мной в воскресенье после обеда; он недавно прибыл в школу и, если я правильно помню, мы были там потому, что я показывал ему, что и как расположено в Приэре. В то время было обычной практикой для одного из детей показывать все на площади семьдесят пять акров садов вновь прибывшим, показывая им различные огороды, турецкую баню, место текущего проекта и так далее.

Мы с моим спутником остановились отдохнуть в Японском саду, и он, как будто насмехаясь над садом, сказал мне, что несмотря на то, что сад мог быть "японским" по замыслу, это совершенно разрушалось присутствием прямо перед дверью в маленький павильон двух гипсовых бюстов, по одному с каждой стороны двери, Венеры и Аполлона. Моя реакция была немедленной и рассерженной. Также, несколько странным путем, я почувствовал, что критика бюстов была критикой вкуса Гурджиева. Со значительной смелостью я сказал ему, что исправлю положение и немедленно сбросил оба бюста в воду. Я помню чувство, что я, поступая таким образом, каким-то неясным способом защищал честь Гурджиева и его вкус.

Мисс Мерстон, чьи источники информации были всегда загадкой для меня, узнала об этом. Она сказал мне, угрожающе, что это своевольное уничтожение бюстов не может пройти незамеченным, и что м-р Гурджиев будет извещен о том, что я сделал, немедленно по его возвращении из Парижа.

Так как его следующее возвращение из Парижа было в выходные дни, то его сопровождали несколько человек гостей, приехавших с ним в его машине, плюс очень многих других гостей, которые прибыли в своих собственных машинах или поездом. Как и всегда, когда он возвращался из своих поездок, главная гостиная Приэре была полна студентов, собравшихся после обеда. В присутствии всех (это было скорее подобно акционерному собранию) он принял форменный отчет мисс Мерстон, охватывавший обычные события, которые случились за его отсутствие. За этим рапортом следовало резюме мисс Мерстон о всяких проблемах, которые возникли и которые, как ей казалось, нуждались в его внимании. По этому случаю она села рядом с ним, черная книжка была решительно открыта у нее на колене, она говорила ему что-то серьезно и недолго, но так, чтобы мы не могли слышать. Когда она кончила, он сделал знак рукой к стулу и попросил, чтобы тот, кто уничтожил статуи в Японском саду, вышел вперед.

Охваченный вниманием всех студентов, а также большого числа разглядывающих меня гостей, я вышел вперед, упав духом, взбешенный собой за этот поступок. В тот момент я подумал о неоправданности того, что я сделал.

Гурджиев, конечно, спросил меня, почему я совершил это преступление, а также понимаю ли я, что уничтожение имущества было, в действительности преступным? Я сказал, что понимаю, что не должен был делать этого, но что я сделал это потому, что эти статуи были несоответствующего периода и цивилизации, исторически, и что они не должны были быть там на первом месте. Я не упоминал американца.

Со значительным сарказмом Гурджиев сообщил мне, что хотя мое знание истории могло произвести глубокое впечатление, я, тем не менее, уничтожил "статуи", которые принадлежали ему; что он лично отвечал за их установку там; что, на самом деле, ему нравились греческие статуи в японских садах во всяком случае конкретно в этом Японском саду. Принимая во внимание то, что я сделал, он сказал, что я должен быть наказан, и что мое наказание будет заключаться в отказе от моих "шоколадных денег" (так назвались любые детские "деньги на расходы" или "карманные деньги") до тех пор, пока статуи не будут возвращены на место. Он поручил мисс Мерстон выяснить стоимость эквивалентной замены и взыскать эту сумму с меня, как бы долго это не продолжалось.